Анна Голоусикова - Мастер своего дела (сборник)
У Говарда Кейна этот сет не активирован вообще и никогда не будет — все платы заняты бизнес-приложениями. А Стелла считает, что любит своего мужа, потому что так спокойнее. Любит ли она его на самом деле — не ведаю. Я знаю ее с детства, но она давно перестала со мной откровенничать. Особенно после активации этого злосчастного сета — от скуки, перед рождением Мики.
* * *Мы идем домой медленно. Мика устала, она загребает листья ногами и беззвучно шепчет что-то под нос. Вопросы кончились или она ищет новые формулировки? Не знаю.
Сейчас я как никогда чувствую себя счастливым. Наверное, это несправедливо по отношению к Мике, но, глядя на нее, я очень рад тому, что знаю о любви — да и о чем угодно! — не из сета. Пусть для меня она не многофункциональна, я чувствую лишь то, чему научился сам, но зато для меня она естественна.
Я «черный», а значит, поглощаю переживаемые чувства, они навечно остаются при мне в каком-то, пусть не всегда правильном, но однозначном виде. А те «цветные», что осмеливаются активировать эмоциональные сеты, не могут их принять полностью. Чувство преломляется на поверхности сознания и дробится во множество точек зрения, между которыми ум так и мечется до конца жизни, не в силах выбрать единственно правильную. Если же эмоция не активирована, то, вероятно, «цветной» никогда не сможет ее испытать. Потому что не научился извлекать ее из жизни и забирать внутрь. Только черный цвет способен поглощать все без остатка.
* * *Уже на пороге Мика спрашивает меня почти шепотом:
— Скажи, как мне теперь жить с этим? — У нее заплаканные огромные глаза, окруженные сетью морщинок, — кажется, что десятилетняя девочка вмиг постарела, как в страшных сказках, по мановению палочки злой колдуньи. — Вдруг я кого-нибудь полюблю и буду заранее знать, что любовь может умереть? И у меня разорвется сердце?
— Не знаю, Мика, — вздыхаю я. Надо убедить мистера Кейна не ждать, а завтра же везти дочь в больницу. Наверняка психологи смогут успокоить ее лучше, чем я. — Я сам никогда не думал о таком. Можно просто — любить, не предполагая ничего. А сложно — я не умею. Я же не «цветной», как ты.
* * *Вечером Стелла набирается храбрости и уводит Мику в свою комнату. Нет, я уверен, у нее не хватит духу поговорить с дочерью, она просто обнимет ее, может быть, укачает, как маленькую. Включит на мониторе заставку с розовыми сердцами и «L’amour» в наушниках.
А если Мике повезет, даже расскажет сказку. Из тех, что я рассказывал Стелле сорок лет назад, когда только пришел работать к ним в семью дворецким. Тем, кто отвечает воспитаннику на пороге, когда двери в палитру сета распахиваются настежь. И лишь надеется на то, что его слова потом окажутся нужными там, внутри, в пространстве многозадачности. Потому что сам никогда не смогу зайти туда.
* * *После одиннадцати, когда в округе начинают гаснуть огни, я всегда обхожу дом — закрываю ставни. «Цветные» должны спать в полной тишине и темноте, чтобы ничто лишнее не царапало их сознание, и так перегруженное изнутри крошечными муравьиными смыслами, разбегающимися в разные стороны.
Под окном Микиной комнаты я спотыкаюсь обо что-то мягкое. Наклоняюсь и поднимаю с газона фиолетового плюшевого слона, без которого до этого она лет пять наотрез отказывалась засыпать. Его голова наполовину оторвана от тела, из «раны» сыплются темные шарики набивочного материала. Окно разбито.
Разворачиваюсь и бегу обратно, к парадному крыльцу — до него ближе. Я дворецкий и всегда остаюсь на пороге… но в этот раз моя помощь потребуется внутри. Лишь бы успеть.
Радий Радутный. О пользе чтения классики
— А знаешь, почему рассказ Кларка так и остался фантастическим? — спросил вдруг шеф.
Я не знал. Более того, я не знал, о каком рассказе идет речь, и не сразу вспомнил, кто такой Кларк. Каюсь. Кто на что учился. Если бы, например, шефа спросили о методах динамического перераспределения памяти при использовании статических указателей — он бы точно так же хлопал глазами. То есть ушами. И девять человек из десяти точно так же хлопали бы. И девяносто девять из ста. И пять миллиардов девятьсот девяносто девять миллионов девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять из теперешнего населения многострадальной нашей старушки. И — совсем уж между нами — последний, оставшийся, то есть сам автор фразы, хлопал бы точно так же, потому что выдумал ее на лету и — что это еще за статические указатели — тоже не знал.
Однако шефа проняло не на шутку.
— Ну вот! Вот они, последствия чрезмерной специализации! Нет, я знаю, что ты прекрасный программист, лучший в фирме…
«Ха!»
— …лучший, может, и в городе…
«Ха… а собственно, почему — „может“?»
— …да и по стране наверняка входишь в первую десятку.
«Хм. Ну, здесь он, пожалуй, прав…»
— Но означает ли это, что все остальное для тебя не существует?
— А что, собственно, остальное? — спросил я уже вслух. — Водка, бабы и наркотики?
Шеф поперхнулся. Вообще-то он нормальный парень, старше меня на пару лет, вот только о смысле жизни у нас представления все-таки разные. Ему бы мои мозги — был бы президентом. Мне бы его таланты — программы бы уже через год разве что зады б нам не подтирали. А поскольку обмен все же невозможен, то и сидим вот. Друг другу на нервы капаем. То ему программа не так работает, то мне зарплату не той валютой заплатят.
Бардак.
А в стране бардак оттого, что в головах у людей тоже бардак. А отчего у людей бардак в головах?
Я, например, не знал. А некоторые, говорят, знали. Видел недавно одного такого умника по телевизору — бородатый, а чушь такую несет. «Все, — говорит, — оттого… что люди забыли Бога!»
Во. А шеф, видно, считает, что все оттого, что люди забыли Кларка.
Кстати, раз начав, шеф уже долго не успокоится. Теперь я узнал, что был такой писатель Кларк, писал хорошую фантастику (странно… какая фантастика, если компьютеров не существовало? А оказывается, существовали, только печатали на бумаге, каждую строчку, каждый символ, каждый пиксел… ужас! Это же сколько ждать надо было, пока хоть одно окно прорисуется?) и в одном своем рассказе написал, как тибетские монахи заточили комп под перебор массива из девяти элементов во всех возможных комбинациях. Компы, судя по всему, были тогда механическими, вроде арифмометра, который я в виртуальном музее видел, потому что на простенькую эту задачу им понадобилось несколько месяцев.
— Так вот, у Кларка в конце рассказа, когда комп их вывел все возможные имена из этого списка, наступил конец света!
