Альетт де Бодар - Космопорт, 2014 № 02 (3)
— Мне кажется, это так романтично, Рита, что я о вас ничего не знаю, — Бэн отломил кусочек хрустящего тоста, — вы мне представляетесь заколдованной принцессой из прошлого.
«Он читает мои мысли, — Рита не смела верить в свое счастье, — он думает так же, как я».
— А вас, Бэн, не смущает такая открытость информации, — Рита вдруг вспомнила, что сам-то врач был «облеплен» сведениями о себе.
— Мне это необходимо по работе. Я фрилансер и фактически являюсь ходячей рекламой самого себя. А немного личной информации обычно больше располагает клиентов.
Рита посмотрела в окно. Её даже перестала раздражать красивая нереальная картинка, проплывавшая мимо ресторана. Она заворожено смотрела на цветные музыкальные фонтаны, на павлинов, бродивших где-то на заднем плане по ступенькам раскинувшегося на огромной площади дворца.
— Иногда я мечтаю о том, чтобы купить себе небольшой домик в настоящей деревне и жить там с женой и детьми, — тихо произнес Бэн.
— Я тоже не очень люблю город, — Рита подняла свой бокал, — давайте выпьем за то, чтобы мечты сбывались.
Раздался звон бокалов. Перед столом всплыло: «Кофе. Чай. Штрудель. Мороженое».
— Мы успеем выпить кофе, — Бэн дотронулся до надписи. Всплыли несколько видов кофе. Он снова поднял руку, — капучино? Будете, — спросил он у Риты.
— Буду, — ответила Рита, — и штрудель.
— Конечно, — Бэн махал рукой в воздухе, заказывая кофе и десерт. Рита допивала настоящее шампанское из Шампани.
— Сиэтл. Местное время семнадцать часов или пять после полудни, — женский голос бесстрастно выдавал стандартную информацию, — местное население в основном говорит по-английски. Желающие приобрести электронный переводчик могут обращаться в службу сервиса компании Лифт. Погода в Сиэтле…
Рита открыла глаза. Голос доносился как будто откуда-то издалека. Рита провела рукой по волосам. «Черт, опять, — она чуть не заплакала, — надо выкинуть эту гарнитуру! Выбросить в первую же гаджетную помойку!» Новый дивайс Рите подарил на день рождения брат. Она каждый раз клялась его выкинуть и не могла. Руки сами тянулись в сумку, надевали гарнитуру на голову, та считывала Ритины мысли и воплощала их в Ритиных снах. Сон всегда наступал неожиданно. Он был безумно реалистичен. Когда Рита проснулась первый раз, она не могла поверить в то, что это был только сон — настолько всё в нем происходившее было похоже на явь. «Выкинуть! Выбросить», — кричала она про себя, чуть не плача срывая гарнитуру с головы.
Рита застегнула сумку и пошла к выходу. Впереди маячила фигура врача. Неожиданно он обернулся и остановился, пропуская вперед других пассажиров.
— Извините, я могу узнать, как вас зовут? — обратился к ней Бэн. — Извините, — снова повторил он, — я не хотел вас напугать. Просто у вас отключена информация. А я бы хотел пригласить вас на обед, если не возражаете.
Крис Альбов[8]
История Ральши
Когда Ральши замолчал, а толмач пересказал последнее слово, вождь остался недвижим. Он был похож на деревянную статую и сплошь покрыт чёрными и синими узорами: линии, казалось, исполнили сложный танец, вертясь и изгибаясь, прежде чем застыли на груди и плечах. В отсветах пламени Ральши заметил слёзы на его морщинистых щеках. Наконец, вождь поднял лицо к небу и ударил себя в грудь.
— Спасибо, чужеземец. — Вождь говорил мягко, а голос толмача скрипел. Странная это была речь, похожая то на журчание ручья, то на крик птицы, то на виртуозные фокусы эха. Вот и сейчас Ральши показалось, будто слова вождя сами просочились в его мысли, смешались с ними. — Мы умеем слышать, как никто во всём мире. В самых тонких интонациях голоса мы ясно различаем, о чём думает человек, что предстаёт перед его внутренним взором. Ты — удивительный рассказчик, ты перенёс нас в диковинные уголки мира, которые мы могли представить лишь во сне. Прошу: подари нам твою историю. Мы будем вспоминать её. Мы будем путешествовать с тобою снова и снова.
Ральши смутился, дёрнул себя за ус: когда он впервые увидел этих дикарей, они показались ему забавными — в поле и в лесу они вдруг замирали, вслушиваясь, а двигались, будто пританцовывали, будто неведомая мелодия звучала внутри каждого из них.
— О вождь доброго народа! За пищу и кров, за доброту и любезность я рад подарить тебе мою историю, но вот ты услышал её, и разве могу я добавить ещё что-то?
— Прошу тебя только: повтори рассказ нашему шаману. Но знай: в пещере шамана тебя ждёт чудо, о котором ты никому и никогда не сможешь рассказать.
— Почему?
— Ты навсегда забудешь обо всём, что случится в пещере.
— Что ж, — Ральши вздохнул, — я видел много чудес, так много, что о некоторых уже начал забывать. Я перескажу всё шаману, и пусть то, что полюбил я в удивительных землях, принесёт радость твоему народу.
— Да будет так, — сказал вождь и хлопнул в ладоши.
Тотчас принесли пищу, а юноши и девы племени стали петь и танцевать.
Пещера шамана оказалась огромной. Пол в ней был уставлен светильниками. Скоро Ральши понял, что вместе они составляют лабиринт, рисунок, настолько огромный, что понять его было невозможно. В центре, на огромном камне, на козьей шкуре лежал шаман. Голый. Одноухий. Глаза его были закрыты, и Ральши усомнился: живой ли? Сквозь треск пламени Ральши различил необычный звук и скоро нашел источник: огромная яма с углями. Жар от них был нестерпим. Угли то чернели, то источали сияние. Звук доносился отсюда. Это был свист, который пронзительно истончался и в конце разрешался хлопком. Ральши вгляделся и едва не закричал: на углях жарились куски мяса. Он узнал в них человеческие уши. Гигантское, будто разбухшее, каждое ухо подрагивало. Оно, как гриб-дождевик, свистело, словно изнутри что-то стремительно рвалось наружу. И вдруг свист распался, проступил ритм, бормотание, которое в гонце разделилось на слова, фразы:
— … мой караван шаг за шагом ступал по мёртвым пескам… и открылось мне чудесное зрелище: оазис, укрытый зеленью…
И тотчас другой невидимый рассказчик начал своё, а за ним ещё и ещё. Это были не просто голоса: Ральши закрыл глаза и всё увидел, как наяву. Заворожённый, он глубже и глубже тонул в потоке образов, и, повинуясь этому опыту, вдруг начал говорить. Он не просто повторял историю, но вдруг вспомнил всё с невероятной ясностью и самым сердцем пел свою жизнь.
О том, как ушёл из отчего дома. О затонувших кораблях и коралловых островах, о паровых дирижаблях, штурмующих грозовые облака, о ледяных дворцах, чьи жители просыпаются каждую весну и засыпают с приходом холодов, о небесных островах и белоснежных облачных замках, о ликах богов, виденных им на склонах гор. О том, что леса и долины забытой родины казались ему не меньшим чудом, чем все диковины чужих стран. Чем больше Ральши говорил, тем шире раскрывалось его сердце: он чувствовал, будто целый мир слушает рассказ. На груди мира он шептал себя в огромное его ухо. Мир и Ральши стали единым: говорить стало не нужно. В сердце Ральши уместились самые высокие горы и самые глубокие океаны, и солнце, и звезды, прошлое и настоящее. Ральши стал всем миром, и ему нестерпимо захотелось дать кому-то частицу этого знания. Он всмотрелся и увидел: мальчишка лежит на траве, задрав голову: смотрит в облака. В одно мгновение Ральши спустился к нему и сказал:
