Сергей Снегов - Право на поиск (сборник)
С каждым новым сообщением, что изменений нет, его голос звучал мрачней.
Ниобея отдалена от Платеи по космическим меркам незначительно, пилот понимал, как важно прибыть на Базу поскорей, потом он говорил, что гнал на пределе. Но только на другой день мы опустились на космодроме.
И все эти долгие часы полёта Ирина лежала неподвижная, бледная, с закрытыми глазами. Она дышала, но так слабо, что я не ощущал её дыхания, лишь приборы регистрировали кислород, поглощаемый лёгкими. Я несколько раз дотрагивался до её руки: рука, чуть тёплая, ещё жила, но жизнью, подошедшей к потусторонности. Однажды, не вынеся неподвижности Ирины, я спросил врача, нельзя ли привести её в сознание? Он ответил:
— Опасно. Сознание потребует дополнительной энергии на себя. Результатом будет последующее ухудшение. Случаи такого рода часты.
Я тоже слышал, что тяжелобольные перед смертью нередко приходят на короткий срок в сознание, близкие видят в этом чуть ли не шаг к выздоровлению, а врачи, наоборот, — приближение агонии.
На космодроме нас ждали санитары. Ирину повезли в больницу. В машину, кроме двух врачей, местного и с Ниобеи, села Агнесса Плавицкая. Перед этим она подошла ко мне. Лицо её кривилось, она еле удерживалась от слез.
— Какой ужас, господин Штилике! — восклицала она. — Такая молодая женщина! Что будет с нашим другом Джозефом? Он так любил свою жену. Мы все её любили, господин Штилике, она того заслуживала.
— Где Виккерс? — спросил я.
— Он улетел на астероиды. Их такое множество вокруг Гармодия и Аристогитона, ещё и трети не исследовано, это теперь главная работа Джозефа. Я послала радиограмму о несчастье с женой, он скоро прибудет.
— Вы так и сообщили — несчастье с женой?
— Нет, конечно же, нет! Осторожней: Ирина заболела, нужно ваше присутствие. Такой ужас, господин Штилике, такой ужас!
— Ваш шеф у себя? Мне нужно поговорить с Барнхаузом.
У неё изменилось лицо. Только что оно было полно скорби. Теперь в нем появилась вражда.
— Придётся вам подождать. Барнхауз на Ниобее. Он вылетел туда сразу, как получил сообщение от Мальгрема о вашем чудовищном приказе. Как вам могло прийти в голову такое возмутительное решение? Мы будет протестовать!..
— О моем решении мы поговорим с Барнхаузом, а не с вами! — оборвал я её, — Когда он вернётся?
— Не раньше, чем завтра к вечеру. — Она демонстративно отвернулась и шагнула к машине.
После короткого отдыха в гостинице я пошёл в больницу. Оба врача повторили все ту же формулу, которую я слышал весь полет: «Пока изменений нет». Я больше не мог терпеливо выслушивать это и потребовал точного растолкования. Врач Базы был категоричней ниобейского врача.
— Она умирает, друг Штилике. «Изменений нет» в данном случае означает, что угасание жизни продолжается неотвратимо.
— Неужели современное могущество медицины, ваши совершённые лекарства и методы…
Он прервал меня:
— Их хватает только на то, чтобы задержать умирание. За словами «изменений нет» стоит все могущество современной медицины. Не требуйте от нас чудес. Вы хотите к Миядзимо? Идёмте вместе.
Врач первый прошёл в палату. Изменений не было, он говорил правду. Ирина по-прежнему лежала на спине, бледная, с закрытыми глазами, с выпростанными поверх одеяла руками. «Третий день на спине, ни единого движения, ни единого взгляда, — думал я. — Третий день… Изменений нет — пока…»
— Уйдёмте отсюда, Штилике, — шёпотом велел врач.
Я позвонил в космопорт. Планетолёт с Барнхаузом вернулся с Ниобеи, Барнхауз поехал к себе.
Я пошёл в управление. Агнесса Плавицкая нервно ходила по приёмной. Она встала передо мной, преграждая путь. Мне было не до шуток и иронии, и я не собирался ни шутить, ни иронизировать, но невольно сказал не так, как надо было:
— Ваш начальник не принимает посетителей, друг Агнесса?
Она вспыхнула. Золотые колокольчики в её ушах зазвенели отчаянно и жалобно.
— Он ждёт вас, господин Штилике. Но он нездоров. Он сильно отравился на Ниобее. Пожалейте его, господин Штилике. Даже если он… в общем, если что вам не понравится… все равно, не будьте к нему суровы. Молю вас, господин Штилике! Ему надо лечь в постель, а он захотел объясниться с вами.
И колокольчики Агнессы мелодично повторили её мольбу. Я ничего не понимал. Она говорила возбуждённым шёпотом. И если бы она остановилась на своей непонятной просьбе, я, наверно, от одной растерянности пообещал бы выполнить все, что она пожелает. Но она добавила:
— Вы теперь должны быть мягче, господин Штилике. Вы так виноваты перед Джозефом и Питером-Клодом! Разве случилось бы это несчастье, если бы вы не разрешили Ирине полететь с вами? Вам так хотелось быть с ней, я понимаю, Ирина очаровательная женщина… Какой урок для всех нас, господин Штилике, эта трагедия на Ниобее. Но я прошу вас, от всей души прошу… Вы понимаете меня?
Это был перебор. Я еле сдерживал бешенство.
— Не понимаю! И, осмелюсь заметить, не нуждаюсь в вашем прощении, Агнесса. И буду вести себя так, как велит мой разум, а не вы.
Она отшатнулась от меня, как будто я её ударил. Колокольчики зазвенели смятенно и громко.
— Ненавижу вас! — сказала она рыдающим шёпотом, — Боже, как ненавижу вас!
— Агнесса, с кем вы шушукаетесь? — донёсся из кабинета голос Барнхауза. — Когда же придёт этот ваш любимец Штилике?
— Уже пришёл, — сказал я, отворяя дверь.
Барнхауз восседал за своим просторным, как теннисный корт, столом — лохматый, краснощёкий, широкогубый божок какого-то дикарского племени. Он возложил на стол могучие руки — пятипалые лопаты на длинных толстых черенках. Глаза его, слишком маленькие для такого обширного лица и отороченные воспалёнными веками, тускло рдели. Мне показалось, что он напился.
— Не пьян, не пьян! — ответил он на мою невысказанную мысль, — Законов не нарушаю, можете мне поверить. И другим не позволю. Надышался сернистого газа. Мальгрем уговаривал не лезть на вулкан, а я полез. Люблю пламя. И сернистый газ люблю. Но перебрал. Два дня буду ходить осоловелый! Да, Штилике, беда у нас с вами. Погиб хороший человек. По нашей с вами вине погиб. Вы разрешили вести жертву на заклание, я предоставил транспортные средства… в смысле, планетолёт, вы понимаете меня?
— Миядзимо ещё не погибла, — сказал я. Мной опять овладевало бешенство.
— Погибнет, куда она денется! Смерть у неё в головах, в саване, машет косой, скверная старуха! Долго ли смогут её отпугивать лекарствами и облучениями? Не делайте таких глаз, Штилике, нехорошо так выщериваться, поверьте мне. Я не столь воспитан, как Джозеф, у меня без изящества, но кое-какие правила хорошего тона вызубрил. Особенно с полномочными уполномоченными… Сочетание слов, Штилике! Люблю внушительные сочетания — не просто уполномоченный, а ещё и полномочный… Ещё бы чрезвычайного добавить, а? Как в старину — чрезвычайный и полномочный посол!..
