Александр Казанцев - Дар Каиссы
KAISA38.GIF
KAISA39.GIF
- Ничья, битая ничья, - авторитетно заключил гроccмейстер, провожая меня, в передней. - Так что побочных решений не видно.
Я с интересом снизу вверх посмотрела на прославленного шахматиста, объехавшего весь мир и написавшего интересные путевые заметки. Шахматные же книги принесли ему славу знатока эндшпилей, "шахматного академика", на которого ссылаются все высшие авторитеты. А в обращении он был удивительно прост и совсем чуть-чуть заикался.
- Если бы я судил конкурс, я дал бы этому этюду высшую премию, закончил гроссмейстер.
Я подумала, что он мог бы судить конкурс пианистов или скульпторов. Такой может!
И я полюбила шахматы и... шахматистов. Наш канадский друг Александр Максимович говорил о масонском братстве шахматистов. И в какой-то мере был прав. Собственно, об этом я и хочу тебе рассказать, тем более что это продолжение "романа о Верейском".
Сергей Александрович, поняв, что новый этюд Кости - направленный в его сторону удар, сделал вид, что ничего не произошло. Он заходил к нам все чаше, всячески намекая мне, что делает это ради менн, чтобы быть ко мне ближе. А я уже все узналa о нем! Оказывается, дела его были отнюдь не так хороши, как он делал вид. После неприятности с нашей заявкой на изобретение энерготрубы, которую Сергей Александрович отвергал, он, как человек гордый и самолюбивый до заносчивости, ни стерпел сделанного ему замечания и, хлопнув дверью, ушел из Комитета но изобретениям и открытиям, ушел... на тренерскую работу по шахматам. Вел две группы - одну на крупном заводе, где егo ценили шахматисты-изобретатели, и другую... ну, конечно же, женщин-шахматисток! Разве мог он без них? Туда-то я и напросилась к нему в ученицы.
Но вместе с тем инженер он был хороший, и мне было его немножко жаль. Ничего не поделаешь, мы с тобой женщины, и сердце у нас мягкое как воск, в особенности когда его согревают обожанием. Я, конечно, ценила его к себе отношение (кто бы не ценил?), но я не забыла его попытки загубить наше изобретение. И тут я пошла на чисто "женскую месть". Я решила заставить его работать на наше изобретение! И он непременно попадет на мой крючок, если во мне заинтересован. Я только самую малость намекнула ему на это, восхищаясь тем, что он у нас дома всегда болтает с мамой по-французски, а с папой поанглийски, а ведь это языки Канады и США, куда нам надо ехать.
Он недоумевающе поднял одну бровь и проницательно взглянул на меня. Но больше я ничего не сказала.
Я принялась осторожно, исподволь осуществлять свой план.
И я вздохнула, говоря с Костей, что мне не удастся поехать с ним за океан, как на том настаивал ван дер Ланге, и еще, что как жаль, что Костя не владеет английским языком. Мне бы пришлось там быть переводчицей во всех деловых встречах. И тут я выпалила, что вместо меня мог бы поехать Верейский - он так великолепно знает языки!
Костя мой остолбенел, глаза у пего совсем округлились, как сейчас у нашего Никитенка. Он напомнил, что Верейский был врагом нашего изобретения, "черным экспертом". Я засмеялась и сказала, что одни из партнеров в шахматы непременно игриет черными. Костя меня не понимал. Тогда я мягко объяснила ему, что значительно лучше иметь врага при себе, чем атакующего извне. Пусть Верейский высказывает любые возражения в ходе проектирования. Все они будут только полезны. Тем удачнее соорудим ми нашу экспериментальную установку.
Костя упрямился, говорил, что масонское братство тут ни при чем, что он готов играть с Верейским в шахматы, даже показывать ему этюды, но работать с ним над замыслом, который он так бессовестно чернил, не намерен.
Пришлось обратиться к папе как к третейскому судье. Я знала.
что он дальновидный, и не ошиблась. Выслушав меня, он долго смеялся, потом сказал, что я действительно могла бы быть древнеегипетской царицей вроде Хатшепсут и. должно быть, не в то время и не в той "династии" родилась. И еще сказал, что логика у меня, конечно, женская, по... тем она и ценна, что отличается от прямолинейной вульгарности мужской логики. II еще добавил, что я "добрая душа", и поцеловал меня. Наконец сказал, чтобы я прислала к нему Костю.
У мамы удивительное чутье. Она поняла, что надо принести "совещающимся мужчинам".
Что уж там папа с Костей под коньяк говорили - не знаю.
Вернулся Костя от папы окрыленный. Расцеловал меня и признался, что ему здорово повезло на "Седьмом небе".
- А что! Это верно! В жизни надо. как в шахматах. С противниками дружить.
И на следующий день, когда Сергей Александрович пришел к иам взять своп три очка пз четырех (обычный счет нх домашних встреч), Костя сделал ему предложение работать вместе.
Сергей Александрович изобразил на своем холеном лице искреннее изумление. Но Костя уже усвоил мои аргументы.
- Нам в проектной группе нужен свой "тренер", свой опровергатель вариантов. Лучше вас, Сергей Александрович, не придумаешь. Надо скоро ехать в Канаду и Америку, в Скалистые горы. где начинают сооружать экспериментальную установку.
Вот и поедем вместе.
Сергей Александрович пообещал подумать. Но я подозреваю, что он давно "просчитал эти варианты", еше раньше, чем прийти к нам. Ведь он стремился быть ко мне поближе... Так иди, иди ;ке в приоткрытую мной дверцу!
На следующий день инженер Верейский согласился работать в нашей группе проектирования энерготруб.
Папа позвонил из министерства в НИИ, при котором мы находились, и порекомендовал взять на работу инженера Верейского.
Ну, я, наверное, надоела тебе со всеми этими подробностями!
Ты уж меня прости, я никогда не умела отделять главное от второстепенного. Поэтому спешу перейти, может быть, к самому главному.
Имей в виду, что распашоночки, чепчики, ползунки, пинетки и всякую необходимую мелочь, ценность которой ты скоро поймешь, я тебе немедленно перешлю. Мой Никитенок вырастает из всего не по дням. а по минутам. Думаю, твоя мама сможет проездом из Воронежа заглянуть к нам в Москву и все это забрать для твоего ребеночка.
Но ведь это еще не так скоро. Я наверняка успею тебе еще что-нибудь написать и, конечно, получу письма от тебя.
Как-то у тебя там, на Урале? Кстати, энергетические трубы будем строить и v вас. Холодной зимой вы от нас пе отгородитесь!
Все равно на километровой высоте холоднее, чем даже среди ваших сугробов. Ты там так и скажи своим.
Крепко обнимаю тебя, моя родная,
твоя Вика".
Глава четвертая
ТРУБА ДО НЕБА
"Милая моя Катюня! Ничего у пас с тобой не получается из регулярной переписки. Но я на тебя пе сержусь, поскольку виновата в атом не меньше тебя. Все у нас с тобой пе как у людей.
Вместо того чтобы писать часто коротенькие письма, мы катаем со многу страниц, словно собираемся публиковать никому не интересные, кроме нас с тобой, романы-эпистолярии.
