Стивен Бакстер - Лучшая зарубежная научная фантастика
Неожиданно я краснею от смущения. Я не имею в виду, что моя работа может сравниться с произведениями великого поэта. Хочу поправиться, но слишком сбит с толку, и вместо этого просто замолкаю и сижу перед боссом, заливаясь краской.
Она смотрит на меня:
— Вот в этом и проблема. Послушай, я уважаю твою работу. Ты явно не глуп. Та вещица про бабочку была довольно интересной.
— Да? — Я снова выдавливаю улыбку.
— Просто никто не хочет читать твои истории.
Пытаюсь протестовать:
— Но вы же наняли меня писать о важных вещах. О политике, правительстве, продолжать традиции старых газет. Я помню, что вы говорили, когда брали меня на работу.
— Ну да. — Джэнис смотрит в сторону. — Я как-то больше думала о хорошем скандале.
— Шашечная бабочка — это скандал. Ее больше нет.
Женщина вздыхает.
— Нет, это не скандал. Просто угнетающая история. Никто не читает печальные истории, ну или делает это один раз. И никто не подпишется на рассылку, от которой одна депрессия.
— Тысяча человек подписались.
— Тысяча человек. — Она смеется. — Мы не какой-то веб-блог общины Лаоса, мы — «Майлстоун», и сражаемся за пользователей с ними. — Босс махнула рукой в сторону водоворота. — Твои истории живут от силы полдня, они никому не интересны, только всяким маргиналам. Господи, да я даже не знаю, кто твоя демографическая группа. Столетние хиппи? Какие-то бюрократы из правительства? Цифры не оправдывают того времени, которое ты тратишь на статьи.
— А о чем вы хотите, чтобы я писал?
— Не знаю. О чем угодно. Обзоры. Новости, которые можно использовать. Только не очередное «мы с прискорбием сообщаем вам неприятное известие». Если читатель ничего не может сделать по поводу этой чертовой бабочки, то нет смысла сообщать ему о ней. Это огорчает людей и понижает твой рейтинг.
— У нас что, плохой рейтинг? С Марти?
Она смеется:
— Ты мне напоминаешь мою мать. Слушай, я не хочу на тебя давить, но если ты не станешь собирать как минимум пятьдесят тысяч пользователей в день, то выбора у меня не останется. Наш средний показатель идет вниз по сравнению с другими группами, и в отчетах мы выглядим плохо. У меня проблемы с Нгуеном из «Техники и игрушек» и Пенном из «Йоги и духовности», но никто не хочет читать, как мир катится ко всем чертям. Иди и найди мне истории, которые понравятся людям.
Она добавила еще пару фраз, наверное, думала приободрить и вдохновить меня, а потом я оказался за дверью, лицом к лицу с водоворотом.
Правда в том, что я никогда не писал популярных репортажей. Не получается у меня их сочинять. Я другой человек. Честный. Медленный. Не передвигаюсь с той скоростью, которую, похоже, все американцы обожают. Найти историю, которую люди захотят читать. Можно набросать какую-нибудь статейку к скандалу о Дабле, сделать боковую врезку к материалу Мэкли, но почему-то я подозревал, что читатели сразу поймут — в ней все выдумано.
Марти замечает, как я стою у кабинета Джэнис. Подходит ко мне.
— Что, пропесочила из-за твоего рейтинга?
— Я пишу неправильные истории.
— Угу. Ты — идеалист.
Мы стоим какое-то время, размышляя о природе идеализма. Он, конечно, американец до мозга костей, но мне нравится, Мэкли — отзывчивый человек. Люди ему доверяют. Даже Дабл ДиПи ему верит, тому, кто разнес имя рэпера по каждому экрану во всем мире. У Марти доброе сердце. Джай ди. Он мне нравится. Думаю, он искренний.
— Послушай, Онг. Мне по душе то, что ты делаешь. — Он кладет руку мне на плечо. На мгновение кажется, что он сейчас ткнется мне лбом в макушку, стремясь поддержать, и я стараюсь не отшатнуться, но Марти все хорошо чувствует и отстраняется. — Онг, мы оба знаем, что в подобного рода делах ты — профан. Мы тут в новостном бизнесе. А ты для него не создан.
— У меня в визе сказано, что я должен работать.
— Да. Джэнис та еще сучка, когда дело доходит до таких вопросов. — Он медлит. — Мне надо разрулить проблемы с Даблом в Мексике. Но у меня уже назревает следующая история. Эксклюзив. Свой бонус я уже получил. А она явно улучшит твой рейтинг.
— Я не думаю, что у меня получится писать статьи о ДиПи.
Он улыбается:
— И не нужно. Это не благотворительность. Ты — идеальный кандидат.
— Какие-то дела о правительственных злоупотреблениях?
Марти смеется, но, кажется, не надо мной.
— Нет. Это Кулаап. Интервью.
У меня перехватывает дыхание. Моя соотечественница, здесь, в Америке. Тоже переехала во время чисток. Снималась в Сингапуре, потому, когда пошли в ход танки, ее не поймали. Она уже была довольно популярна в Азии, и когда Кхамсинг превратил нашу страну в черную дыру, мир ее заметил. Теперь она знаменитость в Штатах. Очень красивая. И помнит Лаос до того, как тот погрузился во тьму. У меня бьется сердце.
Марти продолжает:
— Она дает мне эксклюзивное интервью. Но вы даже говорите на одном языке, потому, думаю, согласится на тебя. — Он останавливается, улыбка слетает с лица. — У меня с Кулаап хорошие отношения. Она с кем попало не разговаривает. Я о ней сделал немало больших репортажей, когда Лаос рухнул. Обеспечил хорошую прессу. Это уже немалое одолжение, потому не облажайся.
Я качаю головой.
— Ни в коем случае. — Складываю ладони вместе и касаюсь ими лба, отвешивая Марти дань моего глубочайшего уважения. — Я не облажаюсь. — И делаю еще один вай.
Он смеется:
— Не заморачивайся ты на весь этот этикет. Джэнис тебе яйца отрежет ради биржевых графиков, но мы-то парни на передовой. Должны держаться вместе, так ведь?
Утром я делаю себе крепкий кофе со сгущенным молоком. Варю суп с рисовой лапшой, добавляю ростков фасоли, чили, уксуса, разогреваю багет, который обычно покупаю во вьетнамской пекарне, находящейся в паре кварталов от моего дома. Из динамиков льется новый микс Кулаап от ди-джея Дао, я сажусь за маленький кухонный столик, беру чашку и включаю наладонник.
Это удивительное изобретение. В Лаосе бумага — по-прежнему бумага, физическая, статическая и пустая, на ней печатают только официальные известия. Настоящие новости в Божественном Королевстве не узнать из газет, телевизора, мобильников или наушников. Их не найти в сети и рассылках, если только ты не доверяешь соседу, а тот не подглядывает через плечо в интернет-кафе, тайная полиция не сидит рядом, а владелец не сможет тебя опознать, когда они придут спрашивать о человеке, выходившем в сеть пообщаться с внешним миром.
Настоящие новости — слухи, передающиеся шепотом, и оцениваешь ты их настолько, насколько доверяешь сказавшему. Из какой он семьи? Долгая ли у вас история взаимоотношений? Не сможет ли он что-то получить, передав тебе это известие? Отец полагался на своих одноклассников и некоторых студентов. Думаю, вот почему тайная полиция, в конце концов, оказалась на пороге нашего дома. Кто-нибудь из доверенных друзей или учеников шепнул новости приятелям в правительстве. Может, мистеру Интачаку. Или Сом Вангу. Может, еще кому-то. Во тьме этой истории невозможно рассмотреть хоть что-нибудь ясно и предположить, кто говорил истину, а главное, кому.
