Игорь Дубов - Харон обратно не перевозит
Дальше все покатилось с неописуемой быстротой. Вырвав у ничего не скрывавшего Поротова заветное название и узнав, что находится сельцо относительно недалеко, десятник, видно, сообразил, что успеть туда и вернуться можно еще засветло. После этого он, ни секунды не колеблясь, прыгнул в седло и, даже не озаботившись захватить в слободе хоть пару пищалей, гикнул, и птицей полетел впереди своей гвардии к Живому мосту.
С разбойным посвистом кавалькада пронеслась стелющейся цепочкой сквозь Заречье, миновала скопившиеся в Щупке у досмотра возы с сеном и, горяча коней, ударилась по древней, хорошо наезженной дороге в сторону Даниловского монастыря, помахивая ногайками, пригнувшись к холкам, хмелея от бурлящей в жилах молодой и яростной крови.
- Ну, нам пора, - нарушил молчание Старик. - Будь здоров, Григ. Мы поехали.
- Удачи вам, - сказал Григ. - Счастливо.
- И тебе удачи, - прогудел Барт.
- Не волнуйся, - пообещал Лип. - Все будет в порядке.
И только Лонч ничего не сказал, молча тронул коня.
Отключившись от них, Григ посмотрел на Чаку. Съежившись, она сидела на песке, обхватив ноги руками, уставив подбородок между коленей, и в глазах ее плескалась такая тоска, что Григ, не выдержав, вдруг импульсивно сел рядом и обнял ее за плечи.
- Ну, ну, - сказал он. - Ну что ты, девочка, что с тобой? Не грусти, Чака, улыбнись сейчас же. У нас впереди большое дело. Смотри веселей! Все будет в порядке.
Он сильно прижал ее к себе, свободной рукой погладил по волосам. И тут словно лопнула какая-то незримая струна, державшая Чаку до сих пор. Лицо у нее сморщилось, перекосилось, и из глаз неожиданным потоком хлынули слезы. Уткнувшись головой в грудь Грига, она рыдала в голос, ухватившись за рубаху на его груди, кусала губы, зажимала себе рот и все же никак не могла остановиться.
Григ растерялся. Безуспешно пытаясь успокоить Чаку, он неловко гладил ее худенькие плечи, прижимал к себе, вытирал слезы, но ничего не получалось. Чака рыдала навзрыд, повторяя в отчаянии: - Это конец, Григ, это конец. Они погибнут, они все погибнут!
Чаку била истерика, и не зная, как ее остановить, Григ взял в ладони ее лицо и стал целовать его, как бы желая высушить текущие по щекам слезы. И прежде, чем он осознал, что происходит, Чака вдруг взглянула на него, глаза ее распахнулись и трясущимися еще губами она прижалась к его губам. - Люблю, - услышал он. - Люблю, давно люблю, Гаврюшка, Григ, чурбан ты бесчувственный, милый мой, люблю тебя.
Григ ошеломленно глядел на нее. - А Лонч? - беззвучно выдохнул он. Как же Лонч...
- Лонч! - воскликнула Чака. - Что Лонч?! Господи, Григ, ну что ты говоришь! Неужели ты не видел? Ты ничего, ничего не понимал? А то, что мне даже думать о тебе было нельзя?! Я же не знала, что ты наш! А потом... Ох, как мне плохо было в дороге. А ты! Ты на меня и смотреть не хотел! Я так мучилась! Боже мой, Григ, как же мне было плохо, ты себе представить не можешь!
И она опять заплакала, но на этот раз тихо и легко, и Григ, чувствуя, как плавится от невозможного, неземного счастья его сердце, обнял ее и сжал изо всех сил.
- Чака! - прошептал он, целуя ее волосы, и руки, и шею, и потом оторвав от себя ее заплаканное лицо - щеки, глаза и губы. - Чака, милая, родная, любимая. Господи! Девочка моя, счастье мое, если бы ты знала, если бы ты знала!.. Ты ведь ночами снилась мне, а я, я-то дурак, я ведь думал: Лонч. Солнышко мое! Любимая!
Так они и сидели на берегу, то смеясь, то умолкая, и Григ целовал ее, и она целовала Грига, и он ласково пушил ее короткие волосы, дул в покрасневшие глаза, и она прижимала к щекам его ладони и водила пальчиком по его лицу. Время замерло. Воздух застыл, словно стекло. Это было похоже на сказку, на чудесный сон в волшебную ночь.
- Ты ошиблась, девочка, - сказал Григ. - Женщины любят мягких и добрых. Опомнись, пока не поздно.
- Дурачок, - она прижалась к нему, обняв рукой за шею, уткнулась носом в плечо. - Откуда у тебя эти шрамы? - услышал он ее голос.
Григ смотрел на ее ладошку, легко касающуюся его груди. Он помнил биографию каждого, особенно четко того, который она трогала пальцем, но говорить о них не хотел. Лишь непосвященному шрамы рассказывали о безудержной смелости и отчаянной доблести. Те, чья кожа была исполосована рубцами, знали, что практически все они - свидетели их просчетов и неудач.
Он чувствовал себя так же, как, наверное, чувствовал бы себя солдат, приехавший в отпуск и безмолвно сидящий за столом, за которым набежавшие соседи и родные жадно ждут рассказов о героических подвигах. А он мог рассказать только то, что видел сам, но в этом не было ничего героического, а была кровь, грязь, ненависть и сумасшедшее желание выжить. Он вспомнил бесконечные заброски, синие, красные и желтые солнца, лупящие сквозь исцарапанный пластик светофильтров, и останки Поисковиков, размазанные изнутри по пробитым метеоритами скафандрам или переваренные в кашу агрессивной биосредой, проникающей сквозь любые защитные поля. Это были жестокие миры, и всех, кто прошел через них и не погиб, они делали похожими на себя.
О чем он мог рассказать? О полетах, сплошь состоящих из головной боли экстренных пробуждений? О постоянно выходящей из строя аппаратуре и потной духоте тесных, неуютных форпостов? О том, как сходили с круга самые выносливые и ломались, не выдержав, самые сильные? Даже думать об этом было тошно - не то, что говорить.
- Не знаю, - сказал он вслух. - Разное было.
Чака поняла его по-своему и обиженно сжала губы.
- Я, наверное, ужасно глупая, - сказала она, помолчав.
- Я люблю тебя, - сказал Григ, чувствуя, как обмирает все внутри от этой правды. - Ты даже не догадываешься, как давно я тебя люблю.
Ее длинные тонкие пальцы медленно скользнули по его шее, вычертили замысловатую виньетку на плече, мягко сжали предплечье, и Григ почувствовал, как перехватило у нет от этой нежности горло и как отозвалось на нее судорожным стоном давно забывшее о ласке тело.
- Григ, - она прижалась к его груди. - А тебе там было страшно?
- Страшно? - переспросил он. - Да, пожалуй. Конечно, было.
- А ты не боялся умереть?
- Умереть? - Григ задумался. - Да нет, наверное, - сказал он. - Об этом просто не думаешь. Там вообще бояться некогда И потом, знаешь, так даже лучше, когда это происходит в деле или в бою. В постели умирать хуже. Неопрятно как-то, да и родные тут же... А там сразу.
- И с мечом в руке, - со странной усмешкой сказала Чака.
Григ пожал плечами.
- Что ж, - сказал он, - тогда тебя, по крайней мере, ждет Валгалла. Брось, Чака! Я не рисуюсь. Тем более сейчас, когда все мы под Богом...
- Господи! - встрепенулась Чака. - А где же ребята? Мы совсем о них забили. Как они там?
Там все было в порядке. Группа уже подъезжала к переправе через Пахру, и до встречи с погоней у нее еще было по расчетам верных полчаса.
