Илья Варшавский - Человек который видел антимир
Полный надежд, я долго не мог уснуть.
Проснулся я от ощущения, похожего на удар по затылку. Сначала мне показалось, что в комнату ворвалось стадо быков. Пытаясь понять, откуда идет этот дикий рев, я повернул выключатель и увидел бледное лицо жены, сидевшей в кровати.
«Кровать — э бед, стол — э тэбл, карандаш — э пэнсл» — надрывался чей-то противный голос в магнитофоне.
Я рассмеялся, вспомнив, что забыл вечером отрегулировать громкость.
Первый опыт прошел неудачно, и до самого утра я не мог заснуть.
На следующий день мы с женой подобрали тембр и силу звука и опытным путем определили расстояние от кровати до магнитофона, необходимые для внушения без перерыва сна.
Было немногим больше двух часов ночи, когда я почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо.
— Я не могу спать, — сказала плачущим голосом жена, — все время жду, что он заговорит!
Кое-как я ее успокоил, но оба мы лежали без сна, прислушиваясь к тиканью будильника. Опыт снова не удался.
Я не хочу перечислять все события последующих ночей.
На четвертый день жена переехала жить к матери. Я утешал себя мыслью, что все это временно и моя семейная жизнь снова наладится после экзамена.
Однако самое неприятное было впереди.
Не проходило ни одной ночи без того, чтобы я не проснулся за пять минут до включения магнитофона. Я хитрил сам с собой, меняя время срабатывания контактов, но ничего не помогало.
Тогда я прибег к люминалу. Приемы снотворного на ночь помогли, но не очень. Теперь я просыпался при первых звуках своего голоса.
Нужно было что-то предпринимать, и я отправился к очкастому аспиранту.
Оказалось, что я зря не пришел к нему сразу. Волновавшие меня проблемы давным-давно решены наукой.
— Привычка спать в любых условиях, — сказал, посмеиваясь, аспирант, — может быть выработана искусственно, как и любой другой условный рефлекс. Вы не спите, потому что ваш мозг возбужден ожиданием включения магнитофона. Попробуйте выработать на него положительный рефлекс. Не засыпайте до тех пор, пока почувствуете непреодолимую тягу ко сну. После этого ложитесь, включив магнитофон. Через несколько дней у вас образуется прочная временная связь, и после этого можете спокойно приступать к обучению.
Он был совершенно прав. Уже через три дня я преспокойно спал при включенном магнитофоне.
До экзамена оставалось совсем немного времени, но я чувствовал, что уроки идут мне на пользу. Мой лексикон непрерывно пополнялся.
Наконец настал решающий день. Нужно сказать, что я предстал перед экзаменаторами во всеоружии.
Я пробежал глазами предложенный мне текст и совершенно спокойно ожидал, пока мой товарищ закончит чтение технической статьи. Приобретенные подсознательные знания языка помогали мне обнаруживать неправильности в его произношении, которых я бы уже не допустил.
К сожалению, я не сдал экзамена.
Это был единственный случай в практике экзаменаторов, когда студент заснул у них на глазах.
Больше того: мне пришлось бросить изучение английского языка и заняться французским, потому что звуки английской речи каждый раз меня усыпляют.
Я снова перешел на старый метод:
— Кто принес вам монпансье?
— Месье.
— Разрешите поцелуй?
— Уй.
Однако дело продвигается очень медленно, значительно медленнее, чем хотелось бы.
Умоляю: если кто-нибудь знаком с каким-либо новым способом изучения языков, напишите мне!
Путешествие в ничто
Прошло уже пять лет со времени моей последней встречи с профессором Берестовским. Думаю, что я был единственным человеком, к которому он питал какое-то доверие. Я просто был ему очень нужен для осуществления его фантастических планов. Ему было необходимо иметь беспристрастного свидетеля, чтобы ослепить своих скептических коллег фейерверком необычайных фактов, подтверждающих его превосходство перед ними. Мне кажется, что ни о чем другом он не думал. Ради этого он не остановился бы ни перед чем, даже если бы ему пришлось прибегнуть к самой вульгарной мистификации. Говорят, что в таких делах он был мастером.
Честно говоря, я до сих пор не уверен в том, что невольно не стал соучастником научного шарлатанства, и если что-нибудь и свидетельствует о научной добросовестности Берестовского, так только обстоятельства его смерти.
Мне очень трудно разобраться во всем этом, так как я не физик и многое из того, что говорил мне Берестовский, было для меня просто непонятно. Что же касается того, что я видел сам, то это могло быть простой галлюцинацией, особенно учитывая состояние, в котором я тогда находился.
Обо всем этом я должен предупредить читателей, раньше чем приступить к последовательному изложению истории моего участия в опыте Берестовского.
***С профессором Берестовским я познакомился во время своего летнего отпуска. Его дача, в которой он жил круглый год, стояла на самом краю небольшого дачного поселка. Это было мрачное, запущенное двухэтажное здание, обнесенное высоким забором.
В поселке много говорили о Берестовском. Рассказывали о его нелюдимом характере, вспышках ярости, во время которых он совершенно терял власть над собой и осыпал всех встречных грубой бранью. Говорили о том, что его уходу на пенсию предшествовал какой-то крупный скандал в университете, где он преподавал физику.
Жил он один, довольствуясь компанией овчарки. Иногда он появлялся в поселковом магазине, совал продавщице список необходимых ему продуктов, сумку и деньги и, насупившись, ждал, пока ему не упакуют заказанное. С соседями он не заводил знакомств и никогда ни с кем не здоровался.
Впрочем, я также мало интересовался жителями поселка, так как все свое время посвящал рыбной ловле. Мне удалось отыскать в двух километрах по течению реки небольшой проток, куда я ежедневно приходил утром с удочками. Если клев был хороший, то я просиживал там до вечерней зари.
Однажды утром я обнаружил, что мое излюбленное место под ивой, где так хорошо клевали пескари, занято. Потеря насиженного места всегда очень неприятна для рыбака, но выхода не было, v я уселся поблизости, с неудовольствием наблюдая за незваным компаньоном. Это был старик в потертом вельветовом костюме. Из-под надвинутой на глаза соломенной панамы торчал длинный нос и неопрятного вида рыжие усы. Обладатель усов, по-видимому, совершенно не интересовался поплавками и, казалось, скал, прислонившись спиной к дереву.
Мое новое место было неудачно во всех отношениях. Дно было травянистым, и я два раза вынужден был лазить в воду, чтобы отцеплять запутавшиеся крючки. Клевало плохо, и утро можно было считать потерянным. Бросив негодующий взгляд на пришельца, я смотал удочки и отправился домой.
