Роберт Шекли - Охотник-жертва
— Лучший в мире. Он заказал два кофе.
— Как тебе Майами? Если чего надо, спрашивай у меня, ладно? Не хочу показаться назойливым, но если тебе понадобится женщина или мальчик…
— Да ты что! — возмутился Блэквелл. Лопес ничуть не смутился.
— Многим бизнесменам это нравится. Даже если они и не пользуются такими услугами, им нравится, когда у них об этом спрашивают.
— Полагаю, что и наркотики у тебя водятся.
— Конечно, приятель. Самого лучшего в мире качества.
— Отлично. Что еще можешь предложить?
— Может, хочешь вложить на выгодных условиях деньги в строительство жилого небоскреба на Маратон Шорс? Через три года будешь владельцем шикарной квартиры.
— Быстрый Эдди, ты надоел мне своей болтовней.
— Ну что ж, как хочешь, — сказал Лопес. — Мы еще увидимся. — Он быстро встал и вышел из ресторана.
Лопес повернул направо, прошел квартал и остановился возле понтиака последней модели с работающим двигателем, припаркованного в неположенном месте. Лопес сел на заднее сиденье, и понтиак рванул с места. От сидевшего возле окна Блэквелла не ускользнула ни одна деталь. Это могло означать что-то важное, а могло вообще ничего не означать. Когда ты в чем-то не уверен, то трудно сделать какой-то вывод. Вернувшись в отель, Блэквелл обнаружил записку. Никаких имен. Только адрес.
Глава 19
Отель «Немо» находился в южной части Майами-Бич. Это было приземистое лимонного цвета здание с длинной деревянной верандой, на которой в креслах-качалках сидели пожилые люди. Пара куриц вяло копалась в куче мусора, впрочем, они, скорее всего, пришли сюда из «Нуэва Буэнависта» — отеля, что располагался по соседству. А в лазурном небе висело раскаленное солнце.
Управляющего на месте не оказалось. Но одна из пожилых женщин, сидевших на веранде в широкополой соломенной шляпе с надписью «Бермудский сувенир», подняла голову и спросила у Блэквелла, чем она может помочь.
— Мистер Поляк? Вчера вселился. — Ей больше ничего не оставалось делать, как следить за новыми гостями и запоминать, как они выглядят на случай, если к ней обратятся из полиции. — Такой здоровый мужчина с лысой головой и большим носом, да? Лицо у него в веснушках, так что вряд ли ему следует подставлять его солнцу. На нем гавайская рубаха красного цвета с черными силуэтами трех пальм на фоне желтой луны. У него комната на втором этаже. Номер двадцать три. Такой спокойный, вежливый. Это ваш брат?
— Просто приятель, — ответил Блэквелл.
— Я так сразу и поняла, — сказала старуха. — Он совершенно на вас не похож.
Блэквелл поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж и прошел по узкому коридору, освещаемому пятнадцативаттной лампочкой. Стены с облупленной штукатуркой напоминали кожу человека после сильного солнечного ожога. Вокруг царила атмосфера отчаяния, и пахло консервированным грибным супом «Кэмпбел Голден Машрумз».
Блэквелл постучал в двадцать третий номер — дверь ему открыл Поляк. Крохотная комнатка едва вмещала кровать и два комода, на одном из которых стояла электрическая плитка. В углу приютился миниатюрный холодильник, годный разве что для охлаждения вина в достаточном количестве, чтобы напиться до полного забвения. В комнате стоял устойчивый запах кофе, виски и морских водорослей.
— Рад тебя видеть, — сказал Поляк.
— Что ты делаешь в такой дыре? — поинтересовался Блэквелл.
— Дело в том, что этот отель принадлежит моему дяде. Поэтому я останавливаюсь тут бесплатно.
— Даже бесплатно — слишком много за такие удобства.
— Может, ты и прав, — ответил Поляк, — Пойдем, я отведу тебя в кафе «Гелиогабалус», где нас накормят специальным завтраком.
— Но уже вторая половина дня, Поляк.
— Не беспокойся, они кормят специальным завтраком весь день.
Оранжевое освещение бросало тусклые блики на посетителей, средний возраст которых составлял примерно сто десять лет. Официантки, родившиеся в начале века, разносили сандвичи, устало шаркая ногами. Хозяин заведения по имени то ли Макс, то ли Гарри сидел в огромном потертом кресле возле кассового аппарата, радостно улыбаясь при звоне монет и недовольно морщась, когда Мареэлитос роняла на кухне посуду. Вдоль длинной раздаточной стойки стояли металлические контейнеры, где под неплотно прикрытыми крышками прели листья тушеной капусты, куски говядины, ножки индейки и утиные потроха. Тут же стояло множество судков с подливой, потому что нет ничего лучше подливы, чтобы хоть как-то протолкнуть в глотку зажаренное до смерти мясо.
Блэквелл заказал сандвич с плавленым сыром, а Поляк попросил принести черный хлеб, несколько ломтей ветчины, тосты и кофе.
— Слушай, Поляк, что мы зря время теряем? Пора приниматься за работу. Где ты, черт возьми, пропадал все это время?
— К чему такая спешка, приятель? Не так уж часто приходится бывать в Майами, да и куда нам торопиться?
— Я полагал, что у нас времени в обрез. Помнишь, ты говорил, что должно открыться «окно» и нам нельзя упускать такую возможность?
— Но мы всегда можем выкроить время, чтобы позавтракать и провести пару часов на пляже.
— А как насчет экипировки? — спросил Блэквелл.
— У меня в отеле.
— Может, нам сначала стоит ее проверить?
— Нет времени. Мы двинемся сегодня вечером. Это для тебя достаточно скоро?
— Да, вполне, — ответил Блэквелл. И почувствовал, как внутри у него все сжалось.
Глава 20
Вскоре после полуночи они взяли такси у перекрестка 67-й улицы и Индиан Крик-роуд. Там находилась одна из достопримечательностей Майами-Бич — таверна Нормана, уютный полуосвещенный салун с шахматными столиками в задней комнате. Над стойкой бара из темного полированного дерева висели литографии Домиера. Но главным образом заведение отличалось своей музыкой. Владельцы большинства ресторанов и кафе просто подключали к радиоточке динамик и потчевали посетителей не рассчитанной на изысканный вкус музыкой — завываниями типа «Я люблю тебя, бэби, йе, йе, йе!» или тому подобными произведениями, хотя и популярными, но начисто лишенными какого-либо интеллектуального содержания. Некоторые заведения, как, например, рестораны в Коконат Гров, пытались привлечь избранную публику при помощи старого испытанного джаза и диксиленда. Молодежные бары глушили подростков «тяжелым металлом». Только у Нормана можно было послушать игру на ситаре и турецкий прогрессивный джаз в исполнении «Стамбульской пятерки».
Завсегдатаями таверны Нормана были люди самые разные — от портовых грузчиков из Ки Ларго до «белых воротничков» из компании «Бэйкерс Холовер», промышлявших время от времени контрабандой. Короче, у Нормана можно было встретить кого угодно. И никого не интересовало, кто ты такой и чем занимаешься. Главное, чтобы ты выполнял основную заповедь — не поступать непорядочно по отношению к Норману. А если кто и пытался это сделать, то бармен по кличке «Здоровяк Кэйт» обычно улаживал проблему в два счета. Сам же Норман, человек богемы, сидел в углу таверны, одетый в неизменные черную водолазку и узкие «Ливайс», и наблюдал за посетителями.
