Альфред Ван Вогт - Слэн
— Ничего доподлинно не известно. Никто точно не знает, приземлился ли корабль слэнов во дворце или сбросил сообщение и улетел. Никто не видел, как он приземлялся, никто не видел, как он исчез. Возможно, что он сбит. Также возможно, что в данный момент слэны совещаются с Киром Греем во дворце. Об этом уже распространились слухи, несмотря на уклончивое заявление, выпущенное несколько минут назад самим Киром Греем. Для тех, кто не слышал, повторяем его еще раз. Дамы и господа, Кир Грей заявил следующее:
«Не волнуйтесь и сохраняйте спокойствие. Необычное появление корабля слэнов ни в коей мере не повлияло на относительную расстановку сил между слэнами и людьми. Ситуация полностью под нашим контролем. Они ничего не смогут сделать, кроме того, что они делали, и то в строгих пределах. Люди численно превосходят слэнов, возможно, один к миллиону, и при подобных обстоятельствах они никогда не посмеют вести открытую, организованную кампанию против нас. Да водворится покой в ваших сердцах…»
Дамы и господа, это было заявление, выпущенное Киром Греем после сегодняшнего необычайного происшествия. Я повторяю, более точной информации не поступало. Неизвестно, приземлился ли корабль слэнов. Никто в городе не видел, как он улетел. Никто, кроме властей, не знает наверняка, что же произошло, а вы только что слышали единственное заявление по этому поводу, выпущенное самим Киром Греем. Был ли корабль слэнов сбит или…
Болтовня по радио не прекращалась. Заявление Кира Грея повторялось снова и снова. У Джомми заломило затылок от бессмысленного рева громкоговорителей, извергавших монотонный шум. Но он не уходил, ожидая дополнительных сведений, сгорая от желания, которое мучило его целых пятнадцать лет, узнать о других слэнах.
Очень медленно пламя возбуждения угасло. Ничего нового сообщено не было, и в конце концов он залез в автобус и отправился домой. Теплый весенний день клонился к вечеру. Городские часы показывали семнадцать минут восьмого.
Джомми подошел к заваленному старьем дворику с обычной осторожностью. Его мысли проникли внутрь обманчивого, выглядевшего как настоящая развалина домика и прикоснулись к мозгу Бабушки. Он вздохнул. До сих пор пьяна! Как же эта искалеченная пародия на организм до сих пор существовала? Такое количество спиртного должно было иссушить ее давным-давно. Он открыл дверь, вошел и закрыл ее за собой — и встал как вкопанный!
Его мозг, все еще в легком контакте с мыслями Бабушки, принял сигнал.
«Не дать ему понять, что я позвонила в полицию. Не думать об этом… не могу держать слэна в доме… слэн — это опасно… полиция перекроет улицы…»
Глава 8
Кэтлин Лэйтон сжала маленькие крепкие смуглые кулачки. Ее стройное молодое тело содрогнулось от отвращения, когда она узнала мысли, дошедшие до нее из одного из коридоров. Ее искал семнадцатилетний Дэви Динсмор, он шел в направлении мраморного парапета, на котором она стояла, осматривая город, окутанный мягкой дымкой теплого, влажного весеннего полудня.
Дымка поднималась, узор ее все время менялся. Она была похожа на кружевные облака, которые наполовину скрывали здания и плавились в мареве, в тонкой текстуре которого едва просматривались оттенки небесно-голубого цвета.
Странно, но ей было больно смотреть, хотя это не вызывало неприятных ощущений. Изо всех дверей на нее дышала прохлада дворца, отгоняя жар солнца. Но свет солнца отогнать невозможно.
Обрывки мыслей Дэви Динсмора усиливались, приближались. Кэтлин прочитала в них, что он снова собирался уговаривать ее стать своей любовницей. Вздрогнув еще раз, Кэтлин отключилась от его мыслей и ждала, когда же этот юнец появится. Она совершила ошибку, будучи вежливой с ним, хотя избежала множества неприятностей от других молодых людей при его помощи. Теперь она предпочла бы его враждебность любовным помышлениям, которые роились в его голове.
— А, — сказал Дэви Динсмор, выходя из дверей, — вот ты где.
Кэтлин смотрела на него без улыбки. В семнадцать Дэви Динсмор представлял собой долговязого юнца, лицом очень похожего на свою мамашу, у которой были лошадиные челюсти, отчего улыбка ее всегда выходила глумливой. Он подошел к ней с решительностью, в которой отражались его противоречивые чувства: с одной стороны — желание физически овладеть ею, а с другой — неподдельное стремление хоть как-то сделать ей больно.
— Да, — сухо сказала Кэтлин, — я здесь. Я надеялась хоть раз побыть одной.
Под всей внешней респектабельностью у Дэви Динсмора лежала крепкая подложка, и он не принимал подобные замечания на свой счет. Она знала об этом. Мысли, извергавшиеся из его сознания на столь коротком расстоянии, сообщили Кэтлин о том, что «эта дамочка опять играет в застенчивость. Но она еще оттает».
За этим холодным убеждением лежал леденящий душу опыт. Кэтлин закрыла свое сознание чуть плотнее, чтобы избежать деталей воспоминаний, которые всплывали из глубины подсознания юнца.
— Я не хочу, чтобы ты ко мне вообще подходил, — с холодной решимостью сказала Кэтлин. — Твои мысли как сточная канава. Я очень сожалею, что заговорила с тобой в самом начале, когда ты явился ко мне и начал строить глазки. Надо было догадаться об этом раньше, и я надеюсь, ты понимаешь: я говорю с тобой откровенно, иначе ты не поверишь, что я на самом деле хотела это сказать. Но я действительно имею это в виду — каждое слово, в особенности про сточную канаву. А теперь уходи.
Лицо Дэви было белесоватым, но на нем отразились гнев и напряжение, которые ударили по ее прикрытому щитом мозгу. Мгновенно Кэтлин закрыла свое сознание еще плотнее, отсекая брань, изливающуюся из него. Внезапно ей пришло в голову, что этому существу невозможно было досадить ничем, кроме унижения.
Она резко бросила:
— Ничего не выйдет, размазня несчастный!
— А-а-а! — закричал Дэви и бросился на нее.
На секунду она была поражена его решимостью, потому что она была гораздо сильнее его. Затем, сжав губы, она схватила его, легко увернувшись от его болтающихся рук, и подняла его в воздух. Слишком поздно она поняла, что именно на это он и рассчитывал. Его грубые пальцы вцепились в ее голову и ухватили прядь волос и все тонкие, как шелк, усики, которые блестящими золотыми нитями лежали в волосах.
— Хорошо, — выдохнул он. — Теперь ты попалась. Не опускай меня вниз! Я знаю, что ты хочешь сделать. Опустить меня, потом схватить за запястья и давить, пока я не отпущу. Если ты опустишь меня хотя бы на дюйм, я так дерну за эти твои драгоценные усики, что выдерну половину. Я знаю, что ты можешь держать меня и не устанешь — так держи!
