Энн Маккефри - Корабль, который пел
Дубхе, вторая планета на их пути, вышла на связь, подтверждая готовность сорока тысяч оплодотворенных яйцеклеток. Кира проверила подсчеты БСЧ на Дубхе и одновременно с Хельвой получила ту же цифру. Она могла сколько угодно ребячиться, но ум ее работал четко и безошибочно.
Прием груза на Талите прошел без нежелательных осложнений — Кирина дотошность к мелочам помогла предотвратить большую неприятность. Один из помощников, спешивший поскорее покончить со своими обязанностями, наступил на шланг, ведущий к заполонявшим грузовой отсек бакам.
Кира обрушила на него с гневной тирадой, в которой красноречиво описывались его предки до седьмого колена, его личные качества, его ближайшее будущее, а, возможно, и преждевременная кончина, если он вздумает еще раз выкинуть что-нибудь подобное. Она повторила свой монолог на трех известных Хельве языках, кроме бейсика, и еще нескольких, которые звучали куда более устрашающе. Однако, исчерпав свой гнев, она мгновенно остыла и спокойно извинилась перед начальником группы.
Когда они покинули Талиту, Кира, избавившись от заколок, удерживавших ее прическу, облегченно вздохнула и устроилась поудобнее в пилотском кресле.
— Мне удалось разобрать только три характеристики, которыми ты его наградила, прочие остались для меня загадкой.
— Я уже давно обнаружила, что добрый старый русский, щедро приправленный нововенгерским, производит весьма грозное впечатление, ответила девушка. — А вообще-то я просто излагала рецепт белкового блюда под названием паприкаш. А ведь никогда не подумаешь, правда? Широко раскрыв зеленые глаза, она задорно улыбнулась Хельве.
— Да, впечатление производит отменное — тот верзила побелел, как полотно.
— Торн… — Кира замолкла и стиснула зубы, на один мимолетный миг лицо ее исказила судорога острой боли. — Пожалуй, — еле слышно прошелестела она, — я и правда проговорилась. — Голос ее звучал вяло и безжизненно. И вдруг глаза распахнулись, лицо обрело прежнюю подвижность. — Приготовлю-ка я себе паприкаш! Я, знаешь ли, до того разозлилась, что даже вспомнила точный рецепт. — Она закружилась по рубке. — Мне дала его одна старая цыганка. — Она погрозила Хельве пальцем. — Только, чур, не подглядывать! Это фамильный секрет.
Поднявшись на цыпочки, она сделала несколько пируэтов в сторону камбуза и, запыхавшись, прислонилась к стенке, беззаботно хохоча.
— Скажи, правда божественный запах? — спросила она через некоторое время, поднеся тарелку к самой панели, за которой скрывалась Хельва. Сюда бы еще лапши и свежего хрустящего хлеба! — Набив полный рот, она застонала от удовольствия. — Просто объединенье! Я еще не утратила прежних навыков. — Прижав пальцы к губам, Кира изобразила воздушный поцелуй, переживая изысканное наслаждение завзятого гурмана. — Восторг и упоение! Поджав под себя ноги, она по-домашнему расположилась в просторном кресле и стала жадно есть, то и дело облизывая пальцы.
— Ты заставляешь меня пожалеть, что мне всю жизнь приходится довольствоваться питательной жидкостью, — заметила Хельва. — В первый раз встречаю человека, который получал бы столько удовольствия от такого незатейливого процесса, как еда. А ведь ты явно не страдаешь избытком калорий.
Кира небрежно дернула плечиком. — Отличный метаболизм. И с годами ничуть не меняется. Такая уж я уродилась! — И снова в ее беззаботном голоске прозвенела скрытая горечь.
Хельва начинала подозревать, что за этими внезапными сменами настроения кроется не столько природная взбалмошность, сколько тщательно выстроенная защита смертельно раненой души, которая всеми силами старается унять боль, избегая любых напоминаний о ней.
Хельва помнила, как осторожно была упрятана в кладовку гитара. Кира ни разу даже намеком не обнаружила ее присутствия. Может быть, она просто щадит Хельву, не желая напоминать ей о недавней трагедии? — ведь Кира наверняка знает о гибели Дженнана и о тех легендах, которые уже начали слагаться вокруг 834. Или у нее есть свои причины не вспоминать о гитаре?
Наконец девушка насытилась. Пустая тарелка стояла у нее на колене. Лицо приобрело отрешенное выражение, глаза пусто глядели в одну точку.
Ею все больше овладевали равнодушие и тоска, и Хельва поняла, что нужно поскорее вывести Киру из этого состояния. Видимо, несмотря на внешне беспечную болтовню, девушка слишком глубоко ушла в свои переживания, чтобы справиться самой.
Не дав себе времени осознанно выбрать что-нибудь подходящее из своего богатого музыкального репертуара, Хельва стала тихо напевать старинную песню:
Муза в ночи
Грусть-тоску на время облетит.
Ну скажи, что печали твои утолит?
— Что печали мои утолит? — злобно прошипела Кира, и, вытаращив зеленые глаза, с ненавистью уставилась на титановый пилон. — Ты хочешь знать, что утолит мои печали? — Неуловимым движением она, как отпущенная пружина взвилась с места. От ярости она даже стала казаться выше ростом, и неожиданная сила, обнаружившая в этом миниатюрном теле, испугала Хельву. Смерть! — Слышишь — только СМЕРТЬ! — она повернула руки ладонями вверх, и Хельва увидела тонкие белые шрамы на месте перерезанных вен.
— А ты! — Кира уронила руки. — Ведь у тебя была возможность умереть. И никто не смог бы тебя остановить. Так почему же ты этого не сделала? Что заставило тебя жить после того, как ОН умер? — с ядовитым презрением выкрикнула девушка.
Хельва судорожно вздохнула, стараясь отогнать мучительные воспоминания о том, как она поборола отчаянное желание броситься в раскаленное белое сердце взорвавшегося солнца.
— Разве ты не понимаешь, что человеку не позволено умереть, даже если он об этом мечтает? Не позволено! Кира заметалась по рубке, даже в ярости сохраняя странную звериную грацию. — Тебя тут же подвергают такой мощной обработке, что ты уже больше не можешь. В нашем великом обществе дозволено все — все кроме единственной малости, которая тебе необходима, если волею судеб ею оказывается смерть. Знаешь ли ты, что меня три года не оставляли в покое? А теперь… — Кирино лицо подурнело от гнева и презрения, теперь ко мне приставили тебя в качестве сиделки. И не думай, что я не знаю: тебе уж конечно не преминули по секрету сообщить о моей психической неуравновешенности.
— Ну-ка присядь, — холодно приказала Хельва и включила окончание пленки, содержавшее уже известные ей запреты. Как только смысл информации дошел до Киры, она безжизненно поникла в пилотском кресле, лицо ее утратило всякое выражение.
— Прости меня, Хельва. Я страшно виновата. — Она протянула дрожащие руки. — Просто я не могла поверить, что они наконец-то оставили меня в покое.
