Александр Авраменко - Бездна
И спохватился — о чём он думает?! Как может он, красный командир, танкист, позволять себе мелкие трусливые мыслишки о том, чтобы выжить?! Позор… Позор! Но…
Он вновь уселся на чурбак возле чугунной печки и посмотрел на пламя… Жить всё-таки стоит. И умирать стоит. Только не так глупо, как погибли те, кто до него… А послезавтра — Новый Год. Новый, одна тысяча девятьсот сороковой…
Начальник Генерального Штаба турецкой армии маршал Чакмак стоял на пирсе стамбульской гавани, наблюдая за торжественным входом французской эскадры на рейд. Пронзительно, раз за разом вскрикивал ревун на флагманском линкоре, суматошно мельтешили матросы на палубах. На его свиту внезапно наполз вонючий выхлоп из трубы корабля, и офицеры закашляли, стали тереть сразу заслезившиеся глаза. Кто-то вполголоса выругался, желая этим проклятым ференги адских костров пожарче. Но Чакмак вдруг поёжился — ему стало страшно. Отчего? Турция воевала с русским испокон века, насколько он помнил, но вот поражений было НАМНОГО больше, чем побед. Это он знал точно…
— О, Аллах, сделай так, чтобы мою страну не коснулась рука неверных. Сделай так, чтобы эта война была ПОСЛЕДНЕЙ и ОКОНЧАТЕЛЬНОЙ…
Он резко повернулся и махнул рукой, подзывая автомобиль. Кто-то из свиты недоумённо спросил, глядя на него:
— Эфенди маршал, разве вы не будете ждать их командование для приветствия?
— Слишком много для них чести. Скажите их адмиралу, что у меня сердечный приступ.
Затем сел в машину, адъютант захлопнул дверцу и быстро уселся на переднее сиденье рядом с водителем. Обернулся, глядя собачьими преданными глазами, спросил:
— Куда прикажете ехать, эфенди?
— В госпиталь. Мне — плохо…
…Моррисон, сколько осталось?
— Ещё пять минут, господин уинг-капитан. Затем снижаемся до тысячи футов и идём ещё три минуты. Потом — посадка.
— Понял.
Уинг-капитан Олбрайт вновь посмотрел на приборы. Проклятые янки всё-таки научились делать самолёты лучше, чем в метрополии… Он щёлкнул тумблером, вызывая бортмеханика.
— Что там Леннон?
— Всё в порядке, сэр. Машина работает просто отлично!
Командир передёрнул плечами от неудовольствия. Проклятый недоумок ДОЛЖЕН ЗНАТЬ, что только англичане умеют делать настоящие добротные вещи. Только БРИТАНСКИЕ товары — лучшие в мире! И НЕ СТОИТ хвалить при нём что-то, сделанное янки. Надо будет наказать этого идиота по прибытии. А повод? Ха! Повод всегда найдётся… От приятных размышлений по поводу предстоящего наказания проштрафившегося нижнего чина его отвлёк сигнал штурмана:
— Точка «эйч», сэр. Пора начинать снижение!
— Понял. Выполняю.
Руки уже автоматически делали нужные движения: выключили автопилот, убавили обороты четырёх моторов, изменили положение элеронов. Огромная многотонная махина плавно пошла вниз. Вслед за ведущим этот же манёвр повторили и остальные пятьдесят машин эскадрильи. Олбрайт краем глаза взглянул в боковую форточку, и его сердце преисполнилось гордости — лучшие в мире пилоты! На самых лучших на данный момент машинах! Они устроят большевикам кровавую баню!
— Вижу сигнальные огни аэродрома, сэр! Всё в порядке! Приводной маяк включён, можно садиться!
— Держись, ребята! Приземляемся!
… «Б-17» послушно лёг на крыло и заскользил вниз, повинуясь рукам Уилбура Олбрайта…
…В это же самое время в кабинет Фюрера Германии Адольфа Гитлера вошёл начальник разведки Рейха адмирал Канарис. Выбросил руку в приветствии:
— Хайль!
— Хайль. Садитесь, адмирал. Докладывайте.
Вильгельм сел на жёсткий, ужасно неудобный стул с высокой спинкой.
— Мой фюрер! Мы получили точные данные, что англо-британцы в ближайшее время не будут предпринимать на «линии Зигфрида» активных действий.
— Откуда?
— Источник из близких кругов Черчилля сообщил, что в настоящее время союзники усиленно заняты подготовкой удара по Советам, чтобы помочь Финляндии.
— Вы УВЕРЕНЫ, Канарис?
— Да, мой фюрер! Документы неопровержимые. Более того, все сведения подтверждены нашими агентами в Стамбуле и Тегеране. Французская эскадра стоит в Босфоре. Полученные от американцев сверхдальние тяжёлые бомбардировщики «Б-17» почти все переброшены на иранские аэродромы.
— Так… И куда будет нанесён удар, как вы считаете, адмирал?
— Учитывая, что нефть, это кровь войны, мой фюрер — только два места: нефтепромыслы Грозного и Баку.
— Некстати… Русские поставляют нам нефть. Не скажется ли это на их поставках?
— Это уже ИХ проблемы, мой фюрер. Договор есть договор. Зато у нас есть гарантия, что неприятель не будет предпринимать ничего на нашем фронте, давая возможность нам подготовиться к грядущей войне уже ПО НАШИМ правилам.
— Это — хорошо. Очень хорошо.
Канарис решился:
— Мой фюрер, из нашего посольства в Берне получено письмо от британского военного министра лично вам. Вот оно.
Он извлёк запечатанный конверт из папки и положил его на стол.
— Наши лучшие специалисты его тщательно проверили — внутри нет ничего, кроме бумаги. Мы можем гарантировать, что письмо не отравлено и не содержит ничего. Для полной безопасности мы скопировали текст. Вот он…
Гитлер взял отпечатанный на специальной машинке перевод и одел очки. Он жутко не любил этого делать, несмотря на плохое зрение. Но в этот раз дело того стоило. Быстро пробежал глазами текст и удивлённо взглянул на адмирала:
— Вы… уверены, Вильгельм?
— Да, мой фюрер. Абсолютно.
— Но это же… Они обещают прекратить войну с имеющимся на данный момент политическим и географическим положением. Более того — они готовы предоставить нам необходимые припасы и вооружение! И всё это в том случае, если мы начнём военные действия против России не позднее десятого мая нынешнего года! И как они это себе представляют?!
— Через Северо-Американские Соединённые Штаты, мой фюрер. Америка — нейтральная страна. И может делать всё, что ей захочется. Все поставки пойдут оттуда…
— Так, а это что?! Взамен они просят не препятствовать оккупации Норвегии?! Но тогда они будут угрожать поставкам руды из Швеции!
— Не волнуйтесь, мой фюрер. Господин Даладье просил лично заверить, что нашим торговым отношениям со Стокгольмом НИЧЕГО не повредит. Более того, они готовы поставлять нам никель из Петсамо. Так же через Стокгольм…
— Хорошо, Вильгельм. Идите. Я должен подумать.
Адмирал поднялся со стула и, отдав партийное приветствие, вышел их кабинета. По дороге домой он всё время думал, получилось ли? В принципе он не сомневался, что Гитлер заглотит наживку. Уж слишком тот ненавидел большевиков…
