Роман Злотников - Рождение
Никто из японских военных даже не догадывался, что американцы сумели взломать флотский и дипломатический код «тип 97 индзики», присвоив ему внутреннее наименование «пурпурный»[8]. Даже поражение под Мидуэем, понесенное японцами во многом как раз вследствие того, что американцы были в курсе всех их планов и перемещений, не заставило Ямамото насторожиться. Так что спустя всего лишь несколько часов информация о появлении самолета главнокомандующего Объединенным флотом легла на стол президенту США Франклину Делано Рузвельту.
– Насколько можно доверять этой информации, Фрэнк? – спросил Рузвельт, откладывая листок с сообщением.
– Он поступил от группы «Мэджик», мистер президент, – коротко отозвался министр Военно-морских сил США.
Президент кивнул. Под кодом «Мэджик» значилась группа, осуществлявшая раскодирование японских официальных сообщений.
– Ты думаешь, они еще не догадались и это правда? Ведь во время эвакуации с Гуадалканала они сумели обмануть нашу службу радиоперехвата.
Фрэнк Нокс качнул головой:
– Они обманули не службу радиоперехвата, а связистов. К тому же они передали дезинформацию открытым текстом. Так что пока нет никаких оснований сомневаться, что они еще не подозревают о том, что мы читаем их код. Хотя… – Нокс задумчиво потер рукой подбородок. – Стопроцентно уверенным в этом быть, конечно, нельзя. Но… я бы рискнул. Да и в сущности, чем мы рискуем? Эскадрильей истребителей? А в случае удачи можно будет считать, что мы сорвали джекпот.
Рузвельт с минуту размышлял над словами министра, затем принял решение:
– Хорошо, передай Нимицу, пусть попытается достать его…
Между тем подготовка к визиту адмирала Ямамото на Бугенвиле шла своим ходом. Подавляющее большинство офицеров, прекрасно зная, что в том случае, если адмирал принял решение, спорить с ним практически бесполезно, деятельно готовились к предстоящему полету. Все попытки немногочисленных противников этой операции отговорить главнокомандующего провалились. Командующий 3-м флотом Одзава Дзисабуро, тоже потерпев фиаско, в сердцах сказал офицеру штаба Куросиме:
– Если он все-таки настаивает на поездке, то шесть истребителей совершенно недостаточно. Скажите начальнику штаба, что он может взять у меня столько самолетов, сколько сочтет нужным.
Однако Куросима до начальника штаба Угаки так и не добрался – тот слег от лихорадки денге.
История генерал-лейтенанта Имамуры о том, как он сам за два месяца до этого, 10 февраля, едва не стал жертвой американцев, когда направлялся на Буин и внезапно был атакован тремя десятками истребителей, рассказанная им с тайной надеждой на то, что адмирал откажется от своих опасных планов или как минимум уделит больше внимания обеспечению безопасности полета, также не достигла цели. Ямамото лишь похвалил мастерство и хладнокровие младшего офицера, пилотировавшего летающую лодку генерал-лейтенанта, и высказал радость по поводу спасения Имамуры.
Даже прибытие 17 апреля командующего 11-й воздушной флотилией на Шортленде контр-адмирала Дзосимы, оказавшегося последним из числа немногочисленных противников полета (Дзосима пришел в крайнее возмущение, получив телеграмму, столь подробно разъясняющую маршрут и график движения адмирала), не смогло поколебать решимость Ямамото. В ответ на горячую речь контр-адмирала он лишь мягко улыбнулся и произнес:
– Я должен лететь. Я дал им знать, и они готовятся к моему приезду. Полечу завтра утром и вернусь к закату. Не поужинать ли нам вместе?
* * *Утро 17 апреля выдалось солнечным. Ямамото проснулся раньше обычного и долго лежал, глядя в потолок и вспоминая прошлые годы. Эх, молодость, молодость… На что бы он только ни согласился, лишь бы ее вернуть. Адмирал не обладал ни высоким ростом, ни огромной силой, но всегда был гибким и ловким. Во время своей первой поездки в Америку на корабле «Сува-мару» он устроил настоящее шоу. Это случилось через три-четыре дня после отплытия из Иокогамы. Шло обычное увеселительное мероприятие на борту. В те времена японцы обычно не очень-то любили появляться на людях, поэтому салон заполняли в основном европейские лица. Капитан «Сува-мару» уже заканчивал процедуру, когда Ямамото Исороку, тогда молодой капитан 2-го ранга, вдруг вышел вперед и сделал стойку на балюстраде салона. Корабль медленно менял курс, и один промах мог привести к опасному падению на нижнюю палубу, но Ямамото тогда охватил азарт. И не удовлетворившись одной лишь стойкой на голове, он одолжил у стюарда два больших подноса и стал крутить их на кончиках пальцев, а завершил выступление кульбитом, причем подносы оставались у него в руках. Гибкость и ловкость вместе с силой духа всегда помогали ему одерживать победу и в тренировочных схватках, даже с теми, кто был куда искуснее в единоборствах, чем он сам. И куда все делось?..
Ямамото сел на постели и некоторое время прислушивался к своему телу. К его удивлению, ничего особенно не болело, он чувствовал себя на редкость хорошо. Адмирал улыбнулся: «В такое утро хорошо умереть». Он откинул теплое одеяло – ночами в коттедже было холодно – и поднялся с футона. После чего подошел к тазу с кувшином, приготовленному вестовым, и быстро умылся. Распахнул дверцы шкафа. Все то время, что он находился здесь, в Рабауле, адмирал носил белую парадную форму, чтобы пилоты самолетов, улетающих на задание, могли ясно видеть своего главнокомандующего, приветственно машущего им фуражкой. Но сегодня он решил надеть темно-зеленую полевую. Щеголять в белоснежном парадном кителе перед бойцами, которые неделями не покидают окопы или регулярно прыгают в перекрытые щели, спасаясь от града сыплющихся сверху американских бомб, было бы крайне неуместно.
Закончив облачение, Ямамото подошел к стойке с мечами и замер, размышляя, какой из них выбрать. В его коллекции были и очень дорогие, древние клинки. Правда, большинство из них он оставил дома, взяв с собой лишь несколько. И сейчас рука сама потянулась к простому мечу, изготовленному оружейником Амадой Садаёси из Сибаты, префектура Ниигата. Этот меч ему подарил старший брат Кихати. Брат…
Кихати гордился им, Исороку, младшим братишкой, но, когда адмирал приезжал домой, все время подчеркивал, что именно он, Кихати, главный в доме. И когда адмирал садился за стол без формы, что дома случалось довольно часто, Кихати гордо занимал место во главе стола. С тех пор как брат умер, у главнокомандующего остался единственный близкий человек на земле – сестра Кадзуко. Ну и, конечно, Тиёко… С женой Рэйко и детьми он проводил куда меньше времени, чем с этой женщиной, ставшей ему верным другом и надежной опорой на долгие-долгие годы.
