Алексей Кулаков - Наследник
- Государь мой Дмитрий Иванович, ви готови приступать?
Засмотревшись на своего юного господина так, что пропустила появление Арнольда Линзея, женщина непроизвольно вздрогнула, обозвав подкравшегося врачевателя "чертом нерусским". Про себя, естественно. Впрочем, себя он величал исключительно доктором медицины и астрологии, и требовал того же от дворцовой челяди и не сильно знатных пациентов. Согласный поклон маленького ученика, и уже через несколько мгновений в светлице обильно зазвучала чужеземная речь, редко перемежаемая понятными ей словами, а так же скрипом гусиного пера по бумаге и шорохом перелистываемых страниц. Где-то примерно полтора часа спустя, заполненных исключительно скукой и сонливостью (для служанки, понятное дело), личный царский врачеватель закруглился, напоследок выдав длиннющую фразу на своем неприятно-лающем языке и потыкав пальцем в принесенную с собой книгу.
- Ja, de laar.
Вежливый ответ вкупе с уважительным поклоном явно подняли настроение выходца из далекой Фландрии. Между прочим, и без того очень даже не низкое - во-первых, потому что за уроки ему платили дополнительно. Во-вторых, юный принц крови проявлял неподдельный интерес к сложной науке врачевания тел человеческих, с первого раза запоминая все его лекции - а перед этим, словно бы мимоходом, всего за месяц научился понимать на слух родной для голландского медикуса язык (разумеется, и те уроки принесли ему некую толику полновесного серебра). А еще, пользуясь случаем и щедростью московского властителя, Арнольд заказал у знакомых купцов десяток списков довольно дорогих трактатов. Большую часть из них, конечно, придется отдать... Но вот одну, довольно редкую арабскую инкунабулу "О движении тел небесных", он рассчитывал оставить в полностью личном пользовании. Наверное, еще именно поэтому его ответный полупоклон и прощальная улыбка были полны самых искренних чувств. Все же, что ни говори, положение царского медикуса дает немало приятных возможностей!..
- Испить?
Проводив высокомерного чужеземца прочь, обратно Авдотья вернулась с кувшинчиком, до краев полным сладкого ягодного морса. Звонкоголосой струей плеснула в небольшой деревянный кубок, поднесла, и с удовольствием заметила, как ей в ответ благодарно кивнули. В Передней громко хлопнула дверь, и личная служанка тут же засобиралась на выход: из всех наставников царевича только двое не обращали на ее присутствие никакого внимания. Недавно ушедший Арнольд Линзей, который смотрел на нее как на пустое место. И царский аптекарь Аренд Клаузенд - но до уроков этого во всех смыслах достойного господина (с государева согласия потихонечку пользующего почти всю верховую челядь своими чудесными мазями и порошками) был остаток утра, весь день и некоторая толика вечера. Остальные многомудрые мужи не терпели никого постороннего на своих занятиях, а тихонечко сидеть в соседней светлице и слушать, как тот же духовник наставляет своего подопечного в законе Божием, а потом читает вслух Благую весть на греческом... Нет, это было не по ней. Хотя, надо признать, рассказы тех же посольских дьяков об иноземных нравах и обычаях были довольно интересными. Жаль только, что в последнее время и они все больше и больше начинали звучать на татарском да гишпанском языках. Пользуются тем, что Дмитрий Иванович на них не жалуется, ироды этакие, и наваливают на него раз от раза все больше и больше!..
- Сегодня, сыне мой, взалкаем слова Святителя Иоанна Златоуста. Эм... Пожалуй, с вот этой главы и до следующей. Чти, отрок.
Впрочем, благодаря такой занятости царевича у нее всегда была возможность и время зайти в дворцовые мастерские, навестить знакомых вышивальщиц и прочих мастериц. Или, вместо этого, вдосталь поболтать с немногочисленными подружками - дело нужное, и очень важное для любой обитательницы Теремного дворца. Так что, оставив за спиной едва слышно покашливающего Агапия и легкий шелест перелистываемых страниц, она неспешным шагом спустилась в поварню для легкого перекуса. Затем дошла до швей, где весьма приятно провела время за обсуждением новой летней одежки для царевичей и царевны (растут прямо на глазах, а уж ее Митенька в особенности!), напоследок полюбовавшись затейливой многоцветной вышивкой на почти готовой большой плащанице. Без особой спешки вернулась на третий поверх дворца, едва разминувшись в дверях с дьяком из Разрядной избы , важным, словно целый думной боярин. Постояла в Крестовой, прислушиваясь к тихому пыхтению из соседней комнаты. Покивала сама себе - царевич как обычно проказничал, таская на руках тяжеленную книгу из своей порядком разросшейся либереи . Еще, бывало, на полу по всякому катался, приседал по полсотни раз подряд - ерунда, конечно, но раз ему это нравится?.. Тем более что она о таких забавах никому и в жизнь не скажет, а кто другой их просто не увидит - потому что царевич всегда чувствовал чужое присутствие рядом с собой. И об этом она тоже никому и никогда не расскажет... Авдотья очнулась от мыслей, глянула в окошко и быстро-быстро зашагала в поварню, поругивая себя за невольное опоздание. Отвела душу, крутанув ухо попавшемуся под руку служке, за малым не отдавившему ей ногу (от жеж растяпа!), после чего лично отведала с каждого блюда, предназначенного ее господину. Проконтролировала доставку обильного полдника в покои, где очередную, и на сей раз последнюю пробу снял специально приставленный для этого дела ключник. Все ушли... И тут же на вкусные запахи пожаловал ее Митенька - полыхающий ярким румянцем, чуть-чуть запыхавшийся и безмерно довольный. А еще с таким "волчьим" аппетитом, что любо-дорого было смотреть, как исчезает выложенная на поставце снедь. Вот ведь как оголодал со всех этих премудростей, соколик!.. Беззвучно вздохнув, она тихонечко покачала головой. Какое уж тут у наследника детство, коли он с утра до вечера пером скрипит, да за книгами глаза портит? Другие-то детки (даже царевич Иван!), день-деньской на свежем воздухе бегают-резвятся, несмотря на позднеапрельскую грязь, будь она неладна!..
- Спаси Бог.
Негромко прозвучавшее слово благодарности и легчайшее поглаживание руки одним махом вымели из ее головы все безрадостные мысли. Редко, очень редко царевич говорил что-то не в ответ на прямой вопрос (и то, вопрошающему для этого надо было немало постараться). И еще реже прикасался к кому-то по своей воле... Когда он, допив до донышка свой ореховый сбитень, ушел на послеобеденный отдых (поди, опять будет подаренную владычным митрополитом книгу листать!), Авдотья недоверчиво покосилась на собственную ладонь, все еще ощущающую тепло мимолетного прикосновения, как-то рассеяно собрала посуду в одну стопку и... Присела. Чуть больше года назад, она была всего лишь одной из дюжины комнатных боярышень царицы-матушки Анастасии Романовны. И даже не смела и мечтать, что так резко возвысится. Потому как у Дмитрия и без того уже все было: и няньки с мамками, тетешкавшими его с самого рождения, и две личных служанки, баловавшие ребенка как бы даже не больше нянек, а на пятом году жизни появился и опытный дядька . И все было хорошо... Пока два года спустя, на одной из выездок , когда малолетний всадник уже проехал первый десяток кругов на своей любимой кобылке, она вдруг невесть чего испугалась и резко взбрыкнула. Чего уж там ей почудилось? Поначалу не разобрались, а потом поздно стало - великий государь, разгневанный случившимся, предал лютой казни дядьку и двух конюхов, а вместе с ними лишилась головы и гнедая Рябинка. Нянек и мамок матушка-царица услала от мужнина гнева в Коломенское, а ее определили вместо них. Временно, конечно, пока отцовское сердце не остынет, да мальчик от недуга не оправится. И кормилицу Дмитрия Ивановича тоже оставили при нем. Время шло, лекари бессильно разводили руками, ярился и тосковал государь. А потом занедужила сама царица...
