Дэниэл Суарез - Поток
Моррисон махнул рукой в сторону своего молодого «я»:
– О чем я и говорю. Именно поэтому никто из вас никогда не станет мною. – Он снова повернулся к Грейди: – Оказалось, людей копировать нельзя. Только плоть. Поэтому теперь у нас только биотехнический дизайн. Бабушку Алексу вы наверху видели.
Лаборант свирепо взглянул на него.
– Тау сказал, что ты хочешь нас всех ликвидировать.
– Не всех. Только не слишком верные копии.
Лаборант по-прежнему не сводил с него глаз. Моррисон всплеснул руками:
– А что ты хотел от меня услышать?
Клон несколько секунд смотрел на своего прототипа тяжелым взглядом:
– Иногда меня охватывает непреодолимое желание убить вас, сэр.
– Ну так давай, постарайся, приложи усилия. Только не оплошай.
Повисла напряженная тишина. Моррисон, в конце концов, улыбнулся:
– У нас всех есть склонность к убийству. Просто некоторые любят доводить дело до конца.
Лаборант глубоко вдохнул, успокаивая себя:
– Я отказываюсь потакать своим генетическим склонностям.
– Мне больше сказать нечего.
Лаборант с презрением отвернулся.
– Зета, расслабься. Ты – хороший.
Клон оторвался от своих записей:
– Все, я закончил. Его файл готов. Теперь, с твоего позволения…
– Хорошо. – Моррисон бросил на него последний раздраженный взгляд. – Крепи к нему бирку и грузи на транспорт.
– Проклятие…
Грейди судорожно пытался найти какие-то слова, чтобы убедить их:
– Постойте. Не делайте этого. Я…
Но потом его неумолимо потянуло в сон, словно накрыло удушающим одеялом.
Спустя шесть месяцев. Глава 6. Ссылка
Стоя на краю тысячефутового утеса, Джон Грейди смотрел на бескрайнее пространство глубокой воды. Он подумал, не прыгнуть ли прямо вниз, навстречу сокрушающему дну. Такие скалы кольцом окружали остров. Тот был настолько далек от всего на свете, что тут нашли себе приют всего два вида птиц – один нелетающий – и практически отсутствовала другая фауна. Ни грызунов. Ни змей. Даже растения можно было пересчитать по пальцам. Кто знает, возможно, когда-нибудь сюда занесет стаю перелетных птиц. Тогда Джон смог хотя бы примерно понять, где находится.
По ночам Грейди стоял в темноте возле дома и смотрел на буйство звезд на небе и облако Млечного Пути, изгибающееся над головой. Зрелище казалось даже прекраснее того, что он помнил по годам странствий по Сьерра-Неваде и Скалистым горам с родителями. Да, то были блаженные, безмятежные времена. Побег из детства, по большей части потраченного на врачебные попытки «исправить» Джона. Родители спасли его хотя бы от этого.
Из-за психических расстройств человек теряет связь с реальностью. А по всем внешним признакам маленький Джон Грейди с настоящим миром никакого контакта не имел. Едва научившись ходить, он с удивлением, не в силах отвести глаз, смотрел на то, чего не видели другие: его затягивал собственный мир. Врачи решили, что Джон страдает от тяжелой формы аутизма, и все ранее детство он провел в специализированном заведении – а свои первые слова произнес только в пять лет.
Зато сразу сказал законченное предложение: «Я хочу домой прямо сейчас».
И Джон оказался дома, где, судя по всем внешним признакам, с каждым днем все больше замечал окружающий мир.
Только в семь лет мама помогла Грейди осознать, что другие люди не воспринимают числа как цвета: что пять – это не насыщенное индиго, а три – не красная киноварь. Точно так же вычисления для них не превращались в музыку. Грейди «слышал» математику, тщательно изучая ее логику. Диссонирующие ноты сразу становились очевидными. Алгебраические понятия приобретали в разуме Грейди особые формы относительно друг друга. Временами фигуры и звуки математических уравнений казались неправильными. Тогда в его голове звучала какофония.
Такое чувство обычно возникало у него не зря.
Из-за всего этого Джон не походил на других детей. В результате стал изгоем. С самого раннего возраста математика была его единственным другом. Он сильно привязался к естественным законам, связанным со всем вокруг.
Единственный ребенок в семье школьных учителей, Грейди получил наилучший уход, который они могли предоставить, и надежный, любящий дом. Только когда Джону исполнилось десять – после долгих лет бессмысленного лечения от аутизма, – ему наконец поставили правильный диагноз.
Врожденная синестезия была состоянием, при котором одно или несколько чувств сплавлялись воедино внутри мозга. Грейди страдал от графемно-цветовой синестезии, то есть воспринимал числа как цвета, геометрические фигуры и звуки. При этом цифры он видел без проблем, легко их записывал, но одновременно наделял их гораздо большим смыслом и информацией.
Нейрологические основы синестезии до сих пор понимали не до конца, но в нормальном головном мозге определенные участки отвечали за определенные функции. Зрительная кора обрабатывала образное восприятие, но затем дробилась на зоны, отвечающие за цвет, движения и зрительную память. Согласно преобладающей теории, различные формы синестезии возникали из-за сильных перекрестных помех между специализированными участками зрительной коры. В результате в мозге Джона происходил более интенсивный обмен внутренней информацией, чем у большинства людей.
Из-за такого эффекта те, кто близко не знал Грейди, считали его сумасшедшим. Покой он чувствовал только на улице. Пешие прогулки и любование звездами, казалось, успокаивали его больше, чем любая терапия, наполняя его ощущением чуда. И родители смогли дать ему это чудо. Они, продав фамильный дом, купили жилой трейлер и начали затянувшееся путешествие-тур по национальным заповедникам, – обучая Грейди прямо по дороге.
Эти годы обернулись самыми счастливыми воспоминаниями его детства. Вместе с родителями он побывал в парках Грейт-Смоки-Маунтинс, Йеллоустон, Йосемити, Глейшер и многих других; странствуя по ним, Джон впитывал атмосферу первозданного мира; с одним рюкзаком ходил по диким нехоженым местам. И, чем больше видел, тем более спокойно чувствовал себя в мире природы. Наблюдал за звездами с Туоломнийского луга[36]. Переходил через Китайскую стену в Монтане или через ущелья в канадских Скалистых горах. Иногда по ночам они с отцом развешивали по кустам вокруг мешки, отпугивающие медведей, и наблюдали за звездами в угольно-черной тьме лиственного леса. Он никогда не чувствовал себя в таком мире с самим собой, как тогда, когда наблюдал за величием и мощью физических законов, управляющих космосом, простершимся над ним. И все это было тогда перед его глазами.
Именно в этой глуши Грейди начал формулировать свою концепцию Вселенной и ее структуры. Уже в тринадцать лет он принялся жадно читать работы по физике и узнал о таких блестящих ученых, как Гейзенберг, Шредингер, Фейнман, Эйнштейн, Максвелл, и в особенности Фарадей. Тогда он впервые почувствовал связь с другими умами. А тот факт, что Фарадей не получил серьезного формального образования и открыл магнитное поле лишь с помощью интуитивных лабораторных наблюдений, вдохновил Грейди на то, чтобы направить свою страсть к исследованиям на природный мир.
