Сергей Снегов - Диктатор
— Ты жив! Ты жив! — твердила она, не переставая плакать. — Я так боялась! Такие сражения!..
— Жив, даже не ранен! — Я протянул руку Вудворту. — Рад увидеться, Джон. Вас не попросили под конвоем в добровольцы?
До Вудворта шутки решительно не доходили.
— Я сам просился в добровольцы. Но отказали. Я теперь референт Маруцзяна по международным делам.
— Если бы не Джон, я бы не пробралась в Парку, — сказала Елена. — Сюда гражданских не пропускают. А я не могла дождаться тебя в Забоне. Джон выдал мне пропуск сюда.
— Я начальник эшелона, в котором вы поедете, — сказал Вудворт. — Вам с Еленой выделили отдельное купе. Вот ваш поезд. В салоне, наверно, уже собрались ваши офицеры. Когда поезд тронется, я тоже приду в салон.
Он чопорно поклонился и отошёл. Мне не понравилось, что он назвал Елену так по-приятельски — по имени.
— Ты подружилась с Джоном, Елена? И, кажется, увлеклась?
— Глупый! Я увлеклась в своей жизни однажды — и, боюсь, навсегда! Тобой увлеклась, дружище! Тобой одним! Ты и он — разве вас можно сравнивать?
— А что? Высокий, умный, красивый!..
— Некрасивый! Аскет! И по внешности, и по натуре. Перестань ревновать, а то я рассержусь.
— Уже перестал. Не сердись. Идём в вагон.
В салоне сидели генерал Прищепа, Гамов, Павел, Пеано и Гонсалес. Я представил товарищам Елену. Все приветствовали её, а Гамов вгляделся, словно старался открыть в её лице что-то тайное — она покраснела от бесцеремонного взгляда, — потом сказал чрезмерно вежливым голосом:
— Очень рад познакомиться, Елена. Ваш муж никогда не говорил, что вы такая красивая.
— Он не замечает моей красоты. Мой муж реалист и никогда не видит того, чего нет.
— Отличное свойство! Но только в военном деле. Не дай бог видеть на поле боя то, чего там нет. Но для женщины нужна психологическая фантастика. Если женщине говорят, что она красива, она сразу становится красивой.
— Вы часто так говорите своей жене, полковник Гамов?
— Я не женат, Елена. Семья — нечто для меня недоступное.
В салон вошёл Вудворт. Поезд погромыхивал на стыках рельс. За окном открывался унылый пейзаж, окрестности Парку никогда не радовали живописностью. Меня удивила малая скорость движения, я сказал об этом Вудворту. Он громко ответил, чтобы слышали все в салоне:
— Вы плохо представляете себе положение, Семипалов. Главное горючее, сгущённая вода, давно не поступает на транспорт. Локомотивы переоборудуются на старинное топливо — уголь и нефть.
— Кто вы сейчас, Вудворт? — со сдержанным недоброжелательством поинтересовался Гамов — он не забыл их резкого спора на «четверге» у Готлиба Бара.
— Я уже объяснил Семипалову моё положение. Я референт главы правительства по международным отношениям. В данный момент — командир эшелона, везущего вас с одним батальоном ваших войск в Забон. Остальными эшелонами командуют назначенные мной люди. А пришёл к вам, чтобы сделать важное заявление. Но прежде попрошу посторонних лиц удалиться из салона.
Такое распоряжение могло относиться лишь к Елене, других посторонних лиц не было. Она сказала, что отдохнёт в купе, и вышла.
— Полковник Гамов, я должен перед вами извиниться, — начал Вудворт в своей церемонной манере. — На вечере у нашего друга Готлиба Бара вы очень грубо отозвались о моём нынешнем шефе, лидере максималистов Артуре Маруцзяне. Я столь же грубо возражал вам. Ныне я работаю под его непосредственным началом и убедился, что вы были правы в своих негативных оценках.
Вудворт промолчал, чтобы дать нам справиться с изумлением. Пеано, по обыкновению, улыбался — только не радостно, а насмешливо. Он один не удивился, что Вудворт, начав работать с Маруцзяном, так круто изменил своё мнение о нём. На худом лице Вудворта установилась мина решительности и твёрдости. Вудворт продолжал:
— Понимаю, вы поражены, многие не верят. Поверят после дальнейших объяснений. Начну с информации о некоторых фактах. Мне было приказано в ваш эшелон посадить только больных и раненых, а в остальных эшелонах перемешать солдат дивизий «Стальной таран» и «Золотые крылья». Я не сделал ни того, ни другого. Раненым выделен отдельный эшелон. В этом поезде находится тот батальон, который совершил диверсионный рейд в тыл родеров и отбил машины с деньгами. Солдаты этого батальона сейчас в вашем поезде и под вашим командованием.
— Вы узнали из наших сводок и стереопередач о том, как ведут себя отдельные наши подразделения? — осведомился Гамов.
— Не только из них. В моих руках и та информация, которую капитан Прищепа передавал своим доверенным людям.
Павел вздрогнул, приподнялся на стуле и снова сел. Его глаза, нормально серые, вдруг потемнели.
— Нас хотят арестовать? — спросил Гамов.
— Охотно бы арестовали, но при вашей нынешней популярности это опасно. План такой: повысить вас в званиях и разъединить. Генералов Гамова и Семипалова пошлют формировать новые части, полковников Пеано, Гонсалеса и Прищепу распределят по военным школам и комендатурам, генерала Прищепу удалят на лечение, а генерала Коркина разжалуют.
Называя наши будущие звания, Вудворт с некоторой вежливой издёвкой кланялся каждому. Гамов спросил:
— Правительство боится нас? Почему?
— Положение сложней, полковник. И радуется, и побаивается. Радуется, ибо ваш рейд в тылу врага — единственный военный успех, которым оно может похвалиться. И хвалится во весь голос! Побаивается потому, что ваши удачи достигнуты при игнорировании приказов командования. Ваша расправа с Мордасовым ужаснула. Не говорю уже о чувствительных личных потерях для иных членов правительства.
— Если бы дурак Мордасов не повёл себя так агрессивно…
— Бросьте, полковник! Неплохая разведка не только у капитана Прищепы. И мы уже на другой день знали, что Мордасов, выйдя из водолёта, отправился в офицерскую столовую один, а его охрану пригласили пообедать в другое место, заперли там, поставили стражу и пригрозили, что если кто-нибудь подаст голос, его тут же проимпульсируют. Всё это происходило до вашей беседы с Мордасовым, значит, вы заранее вынесли ему приговор. Я правильно говорю, капитан Прищепа?
— Абсолютно правильно! — спокойно подтвердил Павел. — При известии о прилёте Мордасова мы втроём посовещались — Пеано, Гонсалес и я. Пеано сказал, что Мордасов прилетает изъять деньги и увезти его, Пеано, в тыл под предлогом, что дядя беспокоится о его здоровье. Мы и решили изолировать Мордасова от его охраны, но обоим генералам и Гамову с Семипаловым ничего не говорили, они могли не одобрить таких поступков до объяснения с эмиссаром правительства.
— Узнаю много нового о своих собственных действиях, — задумчиво проговорил Гамов. — Не расскажете ли подробней, в чём заключалась миссия Мордасова? Возможно, и о ней я не всё знаю.
— Майор Пеано ещё до прилёта Мордасова точно описал его миссию своим товарищам. Мордасов должен был вывезти Пеано в тыл, ибо, по мнению его дяди, он оказывал скверное влияние на командиров дивизии «Стальной таран». Думаю, племянника Маруцзяна ожидала тюрьма. Что до денег, которые поручили вызволить Мордасову, то распределение их уже было расписано: на премии членам правительства за самоотверженную работу по спасению отечества. Разумеется, без опубликования… Чтобы не было кривотолков — мне тоже назначили куш… А вы не только казнили Мордасова, но и в грозной передаче по стерео обвинили правительство, что в его среде благоденствуют дураки, бездарности и предатели. Вы нагнали ужас на правительство, полковник Гамов, вот истинное отношение к вам.
— Отношение ясно… А действия?
— Я уже говорил о них. Отъединить вас всех от вашего корпуса. Публично наградить званиями, орденами, осыпать хвалебными словами — и разослать в разные места. А ваш корпус — не отбирая наградных денег, сейчас это невозможно — разоружить и раскассировать.
— И действия ясны. Кто назначен осуществить их?
— Первую фазу операций — я. В смысле отделения вас от солдат и запудривания вам мозгов восхвалениями… Разъединённые эшелоны движутся в Забон. Всё оружие сохранено и имеется в каждом эшелоне. Вместо запудривания ваших мозгов, точно нарисовал, что вас ожидает.
— Вудворт, чего вы хотите?
Вудворт, конечно, ждал такого вопроса. И, конечно, десятки раз повторял в уме ответ. Но вдруг так разволновался, что не сразу смог ответить — как-то по-детски открыл рот и снова закрыл его. Но уже в следующую минуту он справился с волнением.
— Гамов, возьмите верховную власть в стране!
Всё, что Вудворт говорил до последней минуты, закономерно подводило к тому, что он призовёт к противодействию правительству. Но что он так открыто сформулирует программу переворота, никто ожидать не мог. Гамов хмуро глядел на Вудворта — бледные щёки аскета залил жар.
