Айзек Азимов - Конец вечности
Нойс всё ещё стояла на том же месте, где он покинул её. После возвращения в Вечность прошло несколько долгих мучительных часов (по биологическому времени), но для Нойс Харлан появился чуть ли не через секунду после своего исчезновения. Ни один волосок не успел шелохнуться на её голове.
— Ты что-нибудь забыл, Эндрю? — спросила она с испугом.
Харлан с тоской поглядел на неё, но, боясь заметить на её лице тень отвращения, не сделал даже попытки прикоснуться к ней. Слова Финжи не выходили у него из памяти.
— Нойс, ты должна будешь сделать то, о чём я тебя попрошу. — Голос его звучал хрипло.
— Значит, всё-таки что-то случилось? Ведь ты исчез только что. Сию секунду.
— Не бойся, — ответил Харлан.
Он с трудом подавил желание обнять её, успокоить, хотя бы взять за руку. Ну зачем ему понадобилось возвращаться в первое же возможное мгновение? Словно какая-то злая сила всё время толкала его на опрометчивые поступки. Он только напугал её своим неожиданным появлением.
Но в глубине души он хорошо понимал, чем вызвана его торопливость. Инструкция давала ему два запасных дня. Чем раньше он вернется, тем больше шансов на успех, тем меньше вероятность, что он попадется. А с другой стороны, такая спешка таила в себе новую опасность. Он легко мог ошибиться в настройке и войти во Время раньше того момента, когда он покинул Нойс. Что тогда? Первое правило, которое он выучил, работая Наблюдателем, гласило: человек, дважды входящий в один и тот же отрезок Времени в одной и той же Реальности, рискует встретить самого себя.
Почему-то этого следовало избегать. Почему? Харлан не знал. Он только был совершенно уверен, что у него нет ни малейшего желания встречаться с самим собой. Ему не хотелось взглянуть в глаза другого, более раннего (или позднего) Харлана. Кроме того, это было бы парадоксом, а Твиссел любил повторять: «Во Времени нет ничего парадоксального, но только потому, что само Время всячески избегает парадоксов».
И пока в голове Харлана проносились эти бессвязные мысли, Нойс не отрываясь смотрела на него своими большими лучистыми глазами. Затем она подошла к нему и, положив свои прохладные ладони на его пылающие щеки, тихо спросила:
— У тебя неприятности?
Каким нежным и любящим показался Харлану её взгляд!
Неужели он ошибается? Ведь она уже добилась своего. Что ещё ей нужно? Сжав её руки, он глухо сказал:
— Хочешь пойти со мной? Только сразу. Не задавая вопросов.
— Так надо? — спросила она.
— Надо, Нойс. Это очень важно.
— Идём, — сказала она так просто и буднично, словно ей каждый день приходилось отвечать согласием на подобные просьбы.
У входа в капсулу Нойс на мгновение замешкалась, но тут же преодолела свой страх и вошла.
— Мы двинемся по течению Времени, Нойс, — сказал он.
— Это значит в будущее, да?
В капсуле раздавалось тихое гудение, свидетельствующее о том, что приборы включены. Харлан незаметно надавил локтем на пусковой рычаг.
Ни с чем не сравнимое чувство «движения» сквозь Время не вызвало у неё тошноты, как опасался Харлан. Она сидела притихшая, спокойная и такая красивая, что при взгляде на неё у Харлана замирало сердце, и плевать ему было на то, что, проведя её — человека из Времени — в Вечность без специального разрешения, он нарушил закон.
— Эндрю, что означают эти цифры? Годы? — спросила она.
— Нет, Столетия.
— Ты хочешь сказать, что мы перескочили через много тысяч лет? Уже?
— Да.
— Но я ничего не заметила. — Она огляделась. — А как мы движемся?
— Не знаю, Нойс.
— Не знаешь?
— В Вечности есть много вещей, которые трудно понять.
Цифры на счётчике Столетий сменялись всё быстрее и быстрее, пока не слились в туманное пятно. Харлан разгонял капсулу на предельном темпоральном ускорении. Повышенный расход энергии мог быть замечен на Энергоподстанции, но Харлан сомневался, чтобы кто-нибудь из инженеров заподозрил неладное. Никто не ждал их у входа в Вечность, когда он вернулся вместе с Нойс, и одно это гарантировало девять десятых успеха. Сейчас ему оставалось только спрятать её в безопасном месте.
— Вечные не всеведущи, — проговорил он после паузы.
— А я даже не Вечная, — пробормотала Нойс, — я знаю так мало.
У Харлана екнуло сердце. Всё ещё не Вечная? Но ведь Финжи утверждал…
«Оставь, — просил он себя, — не копайся. Она пошла за тобой. Она улыбается тебе. Не искушай судьбу. Что ещё тебе надо?»
И всё-таки он спросил:
— Ты веришь в бессмертие Вечных?
— Видишь ли, они сами называют себя Вечными, и поэтому все уверены, что они живут вечно. — Она лукаво улыбнулась. — Но я знаю, что это неправда.
— Значит, ты не веришь?
— После того как я поработала в Вечности — нет. Люди, которые живут вечно, не разговаривают так, и потом, там были старики.
— И всё же ты мне сказала той ночью, что я никогда не умру.
Всё ещё улыбаясь, она придвинулась поближе к нему.
— А я подумала: кто знает?
— А как Времяне относятся к тому, чтобы стать Вечными? — Харлан хотел задать вопрос непринужденно, но в голосе против его воли проскользнула напряженная нотка.
Ее улыбку как рукой сняло. Почудилось ли ему или она действительно покраснела?
— Почему ты спрашиваешь?
— Мне интересно.
— Всё это глупые выдумки, — ответила она, — мне не хочется о них говорить.
Нойс опустила голову и принялась рассматривать свои ногти, которые тускло поблескивали в слабо освещенной капсуле.
— Зачем тебе понадобилась моя любовь? — вдруг спросил Харлан.
Она чуть побледнела, откинула назад свои длинные волосы и очень серьёзно посмотрела ему прямо в глаза:
— Раз уж тебе так необходимо знать — у нас есть поверье: любовь Вечного делает девушку бессмертной. А я не хочу умирать. Это одна причина.
— Ты же сказала, что не веришь этим бредням.
— А я и не верю. Но ведь попытка — не пытка. Особенно если учесть вторую причину.
Он осуждающе посмотрел на неё, ища спасения от боли и разочарования на неприступных высотах морали своего Столетия.
— Какую?
— Мне всё равно хотелось.
— Ты хотела, чтобы я полюбил тебя?
— Да.
— Но почему именно я?
— Ты мне сразу понравился. Ты был такой смешной.
— Смешной?
— Ну, странный. Ты так старался изо всех сил не смотреть на меня, а сам с меня глаз не сводил. Ты воображал, что ненавидишь меня, а я чувствовала, что тебя тянет ко мне. И мне стало немножко жаль тебя.
— При чем тут жалость? — У Харлана пылали щеки.
— Ты так мучился и страдал. А в любви всё очень просто. Надо только спросить девушку. Так приятно любить и быть любимой. Зачем же страдать?
Харлан покачал головой: «Ну и нравы в этом Столетии!»
— Спросить — и всё тут, — пробормотал он. — Так просто? И больше ничего не надо?
— Глупенький, конечно, надо понравиться девушке. Но почему не ответить на любовь, если сердце свободно? Что может быть проще?
Теперь настал черед Харлана потупить глаза. В самом деле, что может быть проще? Ничего непристойного в этом не было. Во всяком случае, для Нойс и её современниц. Уж ему-то следовало бы это знать! Он был бы непроходимым кретином, если бы стал допрашивать Нойс о её прежних увлечениях. С таким же точно успехом он мог бы расспрашивать девушку из своего родного Столетия, не случалось ли ей обедать в присутствии мужчин и было ли ей при этом стыдно?
Слегка покраснев, он смущенно спросил:
— А что ты сейчас думаешь обо мне?
— Ты славный и очень милый, — ответила она. — Если бы ты к тому же пореже хмурил брови… Почему ты не улыбаешься?
— Смешного мало, Нойс.
— Ну, пожалуйста. Я хочу проверить, могут ли твои губы растягиваться. Давай попробуем.
Она положила свои пальчики на уголки его губ и слегка оттянула их. Харлан отдернул голову и не смог удержаться от улыбки.
— Вот видишь. Ничего страшного не случилось. Твои щеки даже не потрескались. Тебя очень красит улыбка. Если ты будешь каждый день упражняться перед зеркалом и научишься улыбаться, то станешь совсем красивым.
Но его улыбка, и без того еле заметная, сразу погасла.
— Нам грозят неприятности? — тихо спросила Нойс.
— Да, Нойс, большие неприятности.
— Из-за того, что у нас было? Да? В тот вечер?
— Не совсем.
— Но ведь ты знаешь, что я одна во всём виновата. Если хочешь, я им так и скажу.
— Ни за что! — энергично запротестовал Харлан. — Не смей брать на себя вину. Ты ни в чём, ни в чём не виновата. Дело совсем в другом.
Нойс тревожно посмотрела на счётчик:
— Где мы? Я даже не вижу цифр.
— Когда мы, — машинально поправил её Харлан. Он убавил скорость настолько, чтобы можно было различить номера Столетий.
