Роберт Говард - Голос Эль-Лила
Итак, мы шли дальше и дальше по безумному пути, ибо проклятие белого человека - спускаться в ад, чтобы удовлетворить свое любопытство.
Как-то утром, когда едва рассвело, лагерь был атакован. Не было даже никакой битвы. Мы были просто задавлены нахлынувшей массой людей. Первое, что я понял, проснувшись, - это то, что к моему горлу приставлено несколько копий и что мы во власти каких-то фантастических субъектов. Меня раздирала на части мысль, что мы сдались без единого выстрела, но теперь ничего нельзя было уже исправить, и оставалось лишь проклинать себя за недостаточную осторожность. Чего хорошего могли мы ожидать от этого дьявольского звона с юга?
Их было по меньшей мере сотня, и я похолодел, когда рассмотрел их. Они не походили ни на негров, ни на арабов. Худые, невысокие, со светло-желтоватой кожей, темными глазами и широкими носами. Все безбородые, с гладко выбритыми головами. Надето на них было что-то наподобие туник с широким кожаными поясами и сандалии, а на головах - странного вида железные шлемы, заостренные на макушке, открытые спереди и спускающиеся почти до плеч сзади и по бокам. Они несли в руках большие, почти квадратные, окованные железом щиты, острые копья и необычно сделанные луки и стрелы, а также короткие прямые мечи, которых я ни до того, ни после больше нигде не встречал.
Они связали руки за спиной мне и Конраду, а Селима изрубили на куски, перерезав ему сначала горло, как свинье. При виде этого Конрад почти потерял сознание, меня тоже охватил ужас. Затем они отправились в ту сторону, куда мы шли до этого, окружив и подталкивая нас сзади копьями. Они несли наше снаряжение, и по тому, как они держали пистолеты, я понял, что им неизвестно, что это такое. Едва ли они обменялись двумя словами между собой, и когда я попытался говорить на различных диалектах с ними, то в ответ получал лишь укол копья. Их молчание леденило душу. Мне стало казаться, что нас захватила шайка привидений.
Я не мог понять, что это за люди. На них был отпечаток Востока, но не того Востока, который я знал. В Африке, конечно, есть чисто восточные черты, но они походили на африканцев не больше, чем китайцы. Это трудно объяснить. Вот что я скажу: Токио - восточный город, Бенарес - тоже, но Бенарес символизирует другой, более древний Восток, а Пекин - и того древнее. Захватившие нас люди были восточным народом, неизвестным мне до сих пор. Они были частью Востока, но более древнего, чем Персия, Ассирия и даже Вавилон! Я ощутил это каким-то шестым чувством и содрогнулся от бездны времен, которые нас разделяли. Это меня пугало и одновременно приводило в восторг. Под готическими арками многовековых джунглей, сквозь которые шел безмолвный восточный народ, забытый Бог знает сколько эонов назад, в голову приходили фантастические мысли. Я почти сомневался, реальность ли эти люди и не призраки ли воинов, погибших четыре тысячи лет назад?
Деревья стали редеть, и мы пошли по склону, ведущему вверх. Мы оказались на скале, и перед нами открылось необыкновенное зрелище. Впереди расстилалась широкая долина, целиком окруженная высокими крутыми скалами, через которые несколько рек прорезали узкие каньоны, питая большое озеро в центре долины. Посреди озера виднелся остров, а на острове стоял храм, из-за которого выглядывал целый город! Не какая-то деревенька с грязными бамбуковыми хижинами, а город из желтовато-коричневого камня.
Вокруг города были возведены крепостные стены, и состоял он из квадратных трех- и четырехэтажных домов с плоскими крышами. Все берега озера были возделаны, оросительные каналы окружали зеленые цветущие поля. Их искусственная ирригационная система поразила меня. Но самым удивительным был храм на острове. Я смотрел на него, открыв рот и замерев от восхищения. Это была Вавилонская башня, воздвигнутая наяву! Не такая большая, как я ее себе представлял, но где-то в десять ярусов высотой, мрачная и величавая, как ее изображали на картинках, и с тем исходящими от нее необъяснимым излучением зла, которое, казалось, насквозь пронизывало ее.
И вот из каменной кладки башни раздался низкий гулкий звон, теперь близкий и ясный, он наполнил воздух и, казалось, сами скалы завибрировали от него. Я бросил украдкой взгляд на Конрада - он был в шоке.
Он принадлежал к тому классу ученых, что классифицируют и раскладывают по полочкам всю вселенную и все, что есть в ней. Клянусь Иовом, такие люди приходят в тупик перед парадоксально-необъяснимо-невероятным чаще, чем мы, простые смертные, у кого нет заранее сложившихся представлений обо всем окружающем.
Солдаты повели нас вниз по ступенями, вырубленным в скале, и мы пошли по орошенным полям, где бритоголовые мужчины и черноглазые женщины останавливали работу, чтобы поглазеть на нас. Мы приблизились к большим обитым железом воротам, и низкорослые часовые, экипированные так же, как и наши захватчики, спросили пароль и, получив ответ, открыли ворота. Город был очень похож на все восточные города - снующие туда-сюда мужчины, женщины, дети, спорящие, покупающие и продающие. Но на всем словно лежал невидимый отпечаток времени, глубокой древности.
Я не мог классифицировать их архитектуру так же, как и их язык. Единственное, что мне пришло в голову при взгляде на эти приземистые квадратные строения, - это хижины живущей до сих пор в долине Евфрата в Месопотамии смешанной расы, принадлежащей к безусловно низкой касте. Их хижины представляют собой ухудшенный вариант архитектуры этого странного африканского города.
Наши захватчики привели нас в самое большое в городе здание, и пока мы шли по улицам, я обнаружил, что стены и дома сделаны вовсе не из камня, а из особого кирпича. Перед огромным колонным залом выстроились несколько рядов солдат, в глубине зала широкие ступени вели к стоящему на возвышении трону. По бокам и позади трона стояли вооруженные солдаты, рядом с троном писец, а на ступенях возлежали девушки, облаченные в страусовые перья. На троне восседал единственный длинноволосый в этом фантастическом городе человек с угрюмым взглядом. Он походил на дьявола - чернобородый, в чем-то наподобие короны на голове, с надменным видом. Такого жестокого выражения лица я не видел еще ни у одного смертного. Арабский шейх и турецкий шах ягнята по сравнению с ним. Он напомнил мне картину одного художника, изобразившего фараона, - король, который больше, чем король, и в собственном сознании, и в глазах своего народа, владыка, который одновременно король, верховный жрец и бог.
Наш эскорт мгновенно распростерся ниц перед владыкой, стуча головами об пол. Тот что-то медлительно проговорил писцу, и писец сделал им знак рукой подняться. Они встали и начали свою длинную галиматью, а писец застрочил, как сумасшедший, на глиняной табличке. Мы с Конрадом стояли, будто пара ослов, не понимая ни слова. Затем я услышал постоянно повторяющееся слово, при котором они каждый раз указывали на нас. Оно звучало так - "аккадиан", и внезапно в моем мозгу возникло предположение о том, что оно могло означать. Это было невероятно, но факт!
