Владимир Рыбин - Мой сосед - "дилетант"
— Серега, ты, что ли?
Молчание. Бывает же так: тихо, а чувствуешь — тревожно. Выглянул в окно — светает. Во дворе дорожки поблескивают: видно, дождь прошел. У сарая коты обнюхиваются. Береза космы развесила, не шелохнется.
Выбежал я во двор, глянул на Серегины окна — темны, как вчера. Решил уж досыпать идти, да на лестнице глянул на счетчик, а он стоит.
Описал в телеграмме все, что видел и слышал, полтора рубля заплатил. В тот же день Сергей и примчался, на такси прикатил. Не входя в квартиру, стал расспрашивать, что да как. Выслушал, походил по двору, а потом взял кирпичину да ка-ак запустит в собственное окно.
— Что ты, — говорю, — ошалел?
— Может быть, Пантелеич, может, и ошалел. А может, иначе нельзя.
Отомкнули мы его замки, принюхались — гарью пахнет. А посередине комнаты кошка лежит скрюченная, обгорелая. Сергей сразу кинулся куда-то в угол. А там темное пятно в полстены, обои обуглились. Под ними на толстом фарфоровом набалдашнике стояла у стены черная искореженная коробка. Две таких же целых стояли рядом. Эти были прикрыты стеклянными круглыми аквариумами и оплетены проволокой. Хотел я расспросить обо всем, а тут милиционер наш участковый входит.
— Говорят, ночью взрыв был? Что происходит? — И пошел по комнате. Пятно на стене потрогал, а потом к Сереге подступился.
— Кто стекло разбил?
— Я, по неосторожности.
— Откуда пятно на стене?
— От аккумулятора. Стоял тут, хлеба не просил, а кошка как-то залезла в комнату, замкнула контакты, и получилось короткое замыкание.
— Сколько работаю, не слышал, чтобы аккумуляторы взрывались.
Поморщился Серега, однако стал объяснять:
— Видите ли, это не такой аккумулятор, как в автомобиле. Это вроде конденсатора, только со свойствами аккумулятора. И гораздо мощнее.
— Изобретение, что ли?
— Вроде этого.
— А где вы работаете? Пожалте документик.
Посмотрел, покачал головой.
— Что это вы, гражданин изобретатель, секретные изобретения дома держите?
— Оно не секретное.
— Нет, так будет. Я в этом деле тоже кое-что кумекаю.
— Не будет. Не верят мне.
— Любому шоферу дай аккумулятор понадежней — обрадуется.
— Дело не в аккумуляторе.
— В чем же?
— В гравитонции.
— Кто такая?
— Это такое вещество. Аккумулирует гравитацию.
— Земное притяжение, что ли?
— Не только земное. Вообще гравитацию.
— А зачем она, то есть оно, вам? Для какой, так сказать, надобности?
Такой, понимаете, попался любитель науки. Сначала Серега неохотно объяснял, а потом разошелся. Выволок из-за шкафа черную доску, такую, как в школе, только поменьше, и пошел сыпать формулами. Даже я, уж на что знаю Серегу — все-таки сосед, — и то рот разинул. А участковый через четверть часа дремать начал.
Очнулся другим человеком — ласковым, вежливым. Руки нам пожал и откланялся.
Посидели мы с Серегой, помолчали. Чекушку с расстройства раскупорили. Я принес. Ибо у Сереги никогда запаса не было.
— Спасибо тебе, — сказал он. — Здорово ты меня выручил.
— Ты бы, — говорю, — друг Серега, хоть бы рассказал мне про свои дела. А то по незнанию и сболтну чего лишнего.
— Так я только что все рассказал, — удивился он. — Вон и формулы на доске.
Теперь удивился я. Ну и язык у этих ученых! Говорят как на духу, а поди пойми.
— Ты, — говорю, — давай по-человечески рассказывай.
Тут он и выложил все как есть.
— Понимаешь, Пантелеич, нашел я вещество, которое при определенных условиях аккумулирует гравитацию…
— Где нашел-то?
— Открыл, значит. Представь себе килограммовую гирьку. Как ее ни клади, хоть прямо, хоть на бок, она все равно килограмм весит. А мой гравитонций может менять свой вес: то тебе полкило в той гирьке, то сразу два…
— Вот, — говорю, — торгаши обрадуются.
Он даже не усмехнулся.
— …Я и подумал: если вес может меняться в большую или меньшую сторону, то почему бы ему не меняться в отрицательную?
— То есть чтобы его совсем не было?
— Вот-вот. Бросаешь такую гирьку на пол, а она падает на потолок.
— Нет, — говорю, — за такие гирьки тебя не похвалят.
— Не в гирьках дело. Это же открытие!
— А если открытие, чего ж ты мне голову морочишь? Беги в эту контору, которая открытиями занимается. А то кто-нибудь другой откроет твои гирьки.
Вздохнул мой Серега.
— Разве ж, — говорит, — не бегал. Все как есть описывал. А они не верят, дилетантом обзывают. Не может, говорят, быть такого.
— А ты им гирьку покажи.
— Показывал. Не гирьку, конечно. Гирька — это так, для образного выражения. Опыт я им показывал.
— Ну и что?
— Ахают, а не верят. Тут, говорят, надо разобраться. Нет такого закона природы. А на нет и суда нет… Ну представь, придешь ты завтра на работу и начнешь рассказывать, что дома по потолку ходил. Поверят?
— Спьяну, скажут.
— Вот именно. Теперь мы запросто в самолетах летаем. А лет триста назад изобретателя самолета сожгли бы на костре. Хотя птицы в то время тоже летали и всем было ясно, что полет в принципе возможен. Понимаешь, Пантелеич, ведь природа от нас ничего не таит. У нее все на виду. А видим мы не все, потому что мало зрения, нужно еще и понимание. А понимание зависит от осознанного жизненного опыта, от знаний. Брось самую умную обезьяну в ванну — думаешь, она откроет закон Архимеда? Да если ей его и растолковать, все равно не поймет. Потому что всему свое время и винить тут некого. У людей ведь тоже случается подобное. В семнадцатом веке жил во Франции ученый Дени Папен. Уважаемый был человек, профессор, член королевской академии. Изобрел он паровоз и подводную лодку. И остался непонятым. Через сто с лишним лет все это пришлось снова изобретать.
— И ты сто лет собираешься ждать?
— Ну уж нет! Я постараюсь доказать свое. И очень скоро…
Заморочил мне голову Серега.
— Ну хорошо, а зачем окно разбил?
— На всякий случай. Прежде у меня при разрядке глаза пощипывало. Вдруг газ какой образуется? Дело-то новое…
Видели вы таких чудиков, чтобы на всякий случай окна в своем доме вышибали? Ну да не мое это дело. Мое дело железный чемодан мастерить. Намучился я с ним. Да еще и Серега на нервы действовал, каждый день спрашивал. Я уж порой не выдерживал, отшивал:
— Сам изобрел, сам и терпи. Заказал бы чего попроще, ключ там или еще что, сразу бы и получил.
Но все же я чемодан сделал. Сам удивился. Такой хороший вышел, что прямо хоть себе оставляй. Ну и Сергей, понятно, обрадовался. Целый вечер гладил его как дитю малую.
— Теперь, — говорит, — ты мне, Пантелеич, поролону достань. Того, что ковриками продается. Штук сто ковриков нужно.
