Филип Киндред Дик - Если бы Бенни Цемоли не было
— Сэр, — четким военным салютом прервал размышления своего начальника один из младших чинов ЦКОГа. — Нам удалось обнаружить неповрежденное сооружение, в котором могли бы временно разместиться вы и ваш штаб. Оно расположено под землей. — На лице говорившего появилось смущение. — Это совсем не то, на что мы надеялись... но все более приличное уже занято местными.
— Да, — согласился Худ, — у них было более чем достаточно времени на осмотр этих развалин. Но я не возражаю, вполне сойдет и приведенный в порядок подвал.
— В этом сооружении, — продолжил его подчиненный, — прежде располагалась одна из главных гомеостатических газет, «Нью-Йорк Тайме». Она печатала себя прямо здесь, под нами. Во всяком случае — если верить картам. Пока что мы не нашли саму газету, гомеогазеты чаще всего закапывались под землю на целую милю, даже глубже. Поэтому мы пока не знаем, что там уцелело.
— Если она жива, — сказал Худ, — это было бы бесценным подарком.
— Да. Ее терминалы разбросаны по всей планете; она, как я понимаю, ежедневно выпускала тысячи различных изданий. Какая часть из этих терминалов функционирует?.. Трудно поверить, — перебил он сам себя, — что местные политики даже не пытались восстановить хотя бы одну из десяти или одиннадцати всемирных гомеогазет, однако так оно, видимо, и есть.
— Странно, — согласился Худ. — Ведь это так облегчило бы их задачу.
Радиация в атмосфере затрудняла, делала почти невозможным прием радио— и телевизионных программ, так что работа по собиранию в клочья разбитой водородными взрывами цивилизации полностью ложилась на газеты.
— И это настораживает, — обернулся он к своим спутникам. — Может, они не очень-то и стараются? И вся их работа — чистое притворство?
— А что, если, — ответила Худу собственная его жена Джоан, — им попросту не хватает умения? Ведь запустить гомеогазету не так-то легко.
«Ты совершенно права, — подумал Худ. — Сомнение должно толковаться в пользу обвиняемого».
— Так что последние выпуски «Тайме» вышли как раз в день Несчастья, — сказал Флетчер. — И с того самого момента вся огромная сеть, собиравшая новости и передававшая их в газету, простаивает. И никто не заставит меня с уважением относиться к этим политиканам; совершенно очевидно, что даже основные, первичные принципы культуры — для них темный лес. Возродив гомеогазеты, мы сделаем для восстановления довоенной цивилизации больше, чем они десятком тысяч жалких своих проектиков. И лицо его, и голос были полны презрения.
— Не знаю, возможно, вы и ошибаетесь, — сказал Худ, — но пока оставим это. Хотелось бы найти цефалон газеты в сохранности, его нам сейчас не заменить.
Впереди уже зиял чернотой вход, расчищенный бригадой ЦКОГа. Вот это, решил эмиссар Центавра, и будет его первым шагом на опустошенной войной планете — надо вернуть прежние мощь и влияние этому огромному самообеспечивающемуся механическому организму. Возобновив свою деятельность, гомеогазета снимет с плеч Хуга часть бремени, освободит ему руки для другой работы.
— Господи Исусе, — пробормотал один из продолжавших расчистку рабочих, — в жизни не видал столько хлама Они его что, нарочно сюда натолкали?
От тяжело колотившейся в его руках всасывающей печи исходил тусклый красноватый свет. Весь попадающий в нее мусор печь преобразовывала в энергию, проход становился все шире и шире.
— Я хочу как можно скорее получить доклад о ее состоянии, — обратился Худ к группе техников, ждавших возможности начать спуск под землю. — Сколько времени потребуется на восстановление, как много... — Он смолк, увидев две фигуры в черном. Служба безопасности, полицейские, прилетевшие на своем собственном корабле. В одном из подошедших Худ узнал Отто Дитриха, высокопоставленного следователя, сопровождавшего Центаврианскую армаду. Узнал и непроизвольно напрягся; это давно стало безусловным рефлексом — было видно, как все рабочие и техники мгновенно замерли, а затем понемногу вернулись к своим прерванным делам.
— Да, — сказал он Дитриху. — Очень рад вас видеть. Давайте пройдем сюда и поговорим.
Худ прекрасно знал, что нужно следователю, ожидал его прихода.
— Я не стану отнимать у вас много времени, — сказал Дитрих. — Я понимаю, насколько вы заняты. А что это здесь такое? — Он огляделся. Круглое, до блеска выбритое лицо светилось живым, настороженным интересом.
В небольшом боковом помещении, превращенном во временный кабинет, Худ обернулся к полицейским.
— Я против каких бы то ни было преследований, — сказал он тихо и спокойно. — Все произошло очень давно, не надо их трогать.
— Но что ни говори, военные преступления — это военные преступления, — задумчиво подергал себя за мочку уха Дитрих. — И тут не имеет значения — десять лет прошло, тридцать или сорок. Да и вообще — о чем тут можно спорить? Закон требует, чтобы мы нашли и наказали виновных. Ведь кто-то начал эту войну. Не исключено, что те же самые деятели и сейчас занимают ответственные посты, но это не имеет никакого значения.
— Сколько у вас людей? — спросил Худ.
— Двести.
— Значит, вы готовы к действиям.
— Мы готовы начать следствие. Наложить секвестр на относящиеся к делу документы и возбудить дело в местном суде и — да, мы готовы силой обеспечить сотрудничество местного населения, если вы именно это имели в виду. Во многих ключевых точках размещены наши опытные сотрудники. — Сделав паузу, Дитрих внимательно посмотрел на Худа. — Все это — необходимые меры, и я не понимаю, в чем тут, собственно, проблема. Ведь вы же не намерены укрывать виновных — использовать в своих целях их так называемые способности?
— Нет, — бесстрастно ответил Худ.
— Почти восемьдесят миллионов погибших, вот что такое Несчастье, — начал раздражаться Дитрих. — Разве можно забыть об этом? Или вы думаете, что если они — обычные аборигены, не знакомые нам с вами лично...
— Дело совсем не в этом, — сказал Худ. Он знал, что все эти разговоры бесполезны, у полицейских просто иначе устроена голова, общаться с ними практически невозможно. — Мои возражения были неоднократно изложены, я считаю, что организованные по прошествии столь долгого времени суды и казни не послужат никакой разумной цели. И не просите у меня для этих дел людей, я откажу на том основании, что все мои сотрудники заняты сверх головы — до самого последнего уборщика. Вы меня поняли?
— Ох уж эти идеалисты, — вздохнул Дитрих. — «Перед нами стоит сугубо благородная задача...» Восстановление, так? Вы либо действительно не понимаете, либо намеренно закрываете глаза на то, что однажды эти люди начнут все снова — если не принять нужных мер сегодня. На нас лежит ответственность перед грядущими поколениями, быть суровыми сейчас — это самое гуманное, если судить по большому счету. Скажите, Худ, что это за раскопки? Что пытаетесь вы возродить со столь похвальным рвением?
