Сергей Орехов - Человек последнего круга
- Щербинин, ты меня слушаешь, нет?
- Слушаю, товарищ подполковник, почему же...
- А я вижу, что не слушаешь. Аркадий Абрамович не сдержался, но так он человек душевный, очень мягкий человек. Он у нас политработник опытный... Ты, Щербинин, я думаю, не станешь на него обижаться. Или обижаешься?..
Задастый Аркадий Абрамович стоит напротив, на носках качается, крыса политотдельская! Ха! Вот где он задницу деформировал - на лозунгах насидел, работничек идеологического фронта! А рожа-то как лоснится. Им где такие рожи штампуют? - с плакатным выражением справедливости и торжества разума над темными силами. И тусклые рыбьи глаза с затаенной в самой глубине злобой ко всем, кто строем ходить не умеет. Где ты, орел, гадить будешь, если я вмажу разок по лощеной харе твоей?.. И город, и вся страна на голодном пайке сидят, а тут такие прямо-таки кабаньи щеки...
- Слушай, п'сатель...
Подполковник явно пытается унизить...
- Ты не согласен с классиками? Ты не согласен с теорией экономических формаций? Ты что, самый умный? Ты что-нибудь дельное, кроме своей хреновины межпланетной... - Швырнул книжку в угол. - Ты придумал что-нибудь дельное? Если ты такой умный, то почему без денег? У тебя же в квартире два шкафа, забитых книгами, и телевизор; у тебя же нет ни одной приличной вещи! Если ты такой умный, почему ты нищий?
- Потому что я - гений! Я не занимаюсь деньгами.
- А чем же ты занимаешься!!!
- Я занимаюсь музыкой, литературой.
- Короче, анонизмом ты занимаешься!..
- Слушайте, товарищ подполковник, а почему вы не верите во Христа? Что вам не нравится в его проповедях?
- Ты православие не лапай!..
Опытный задастый политработник взмахом руки обрывает подполковника:
- Вы не верите во всеобщее равенство?
- Всеобщее равенство так же невозможно, как невозможна абсолютная истина.
- О вас говорили, что вы вульгарный материалист, а вы, оказывается...
Задастый говорит, а подполковник ухмыляется, и очки блестят по подлому. Спиной чувствуется, что у тех, кто сзади - а их там четверо, не меньше сейчас такое же, подполковничье, выражение на лицах. Еще бы: писаку, этакого мастера пера в грязь втаптывают.
Почему стало тихо? Задастый! Опять замахивается. Жаль, на стуле сижу, не увернуться. Ладно, этот удар мы с покорным видом примем. С другой руки бьет. Слабый какой-то удар. Да он же бить не умеет! На мне отработать ударчики решил, сука! Ногой размахивается, думает, раз я согнулся, значит вырубил. В детстве, наверное, от пацанов под маминой юбкой прятался... Вот она, его нога, поднимается, уже перед глазами... Все происходит, как в замедленном кино. Давай-ка ножку сюда, недоносок политический. Так, а теперь я встану и, не выпуская ноги, накося тебе по шарам, а теперь сверху казанками по переносице, а теперь снизу по самым ноздрям, а теперь ножку твою в сапожке зеркальном выше головы поднимем, и ты затылочком об пол. Красиво! А теперь я тебе, радость моя, пяточкой да промежду ножек... Ты же мне больно хотел сделать, хотел ведь... О-о! А это уже твоя компания подлетела, те, сзади. Какой удар - чуть по стене не размазало! Мастер бьет!.. Жаль, не успел задастому на морду подошвой наступить... Ребра, мать вашу!.. Ну, начался обмолот!.. Грудь локтями закрыть, чтобы дыхалку не сбили. Как бьют, ублюдки... Все, темно в глазах, сейчас отключусь...
Где это я? Как болит, как болит все... Даже глаза открыть больно. Ага, знакомый пейзаж вокруг. Облезлые зеленоватые стены плывут куда-то, свет лампочки режет глаза. Елки, всю рожу разбили. Зеркала нет, а то бы полюбовался. Где же они меня держат? Ведь не в тюрьме, в каком-то здании держат... Сколько же они меня били прежде, чем уволокли в камеру? Похоже, мои ребра никогда не заживут. А что с правой кистью? Ясно - два пальца сломали. Это чтобы бить не мог? Ох, и сволочи же! Ну что за люди?! Да люди ли они? А почему же нет? Как раз люди и есть. Вот такие мы все человеки и есть. Ладно, надо кости на пальцах правильно поставить, да стянуть чем-нибудь...
Черт, даже сознание потерял. Второй палец страшно вставлять, боль непереносимая. Э-эх, сейчас бы мне автомат, да рожка два патронов: ох, и погонял бы я их тут! Уж по крайней мере, лоск с их рож слетел бы в один момент... Если бы Настя тогда, в тростниках, не заплакала, черта с два они меня взяли бы! А старшая - Женька - молодец! Вокруг мины рвутся, а она зажмурилась, кулачки сжала, аж пальчики побелели, видно, что боится, но молчит. Рукавички где-то умудрилась потерять, растеряшка...
Теперь второй палец... Фух, еле очухался. Скоты! Кажется, все. Если не трогать, бог даст - срастутся, но играть на гитаре как прежде, не смогу, это точно. Да я уже и разучился. Раньше считался одним из первых гитаристов города, на конкурсах побеждал... Раньше... То было раньше... Раньше много чего было... Опять чуть не забыл! Я ведь хотел определиться со сроками, сколь долго ОНИ со мною работают. Просто для себя определиться... Возможно, все началось в детстве? В очень далеком детстве... Перед глазами яркий, пронизанный солнечным сиянием коллаж осенних листьев - таким детство запечатлелось в памяти. В какую группу детского сада я тогда ходил, в третью или четвертую?..
Наша семья тогда занимала комнатушку в двухэтажном кирпичном доме. В доме были длинные коридоры и много комнатушек, и в каждой - по семье. А коридоры были большие - два встретившихся трехколесных велосипеда разъезжались без помех... Наверное, у нас в квартире шла генеральная уборка: отец выдвинул ящики дивана, забитые до отказа журналами... А может, это началось в другой квартире, в двухкомнатной "хрущевке", в которую мы переехали?.. Много-много журналов. А в них, конечно, много-много картинок, всяких-всяких. Но одна буквально приковала к себе цветная вкладка с пейзажем иного мира. Разумеется, в том возрасте я не знал таких слов - "пейзаж", "иные миры". Я просто чувствовал, что вижу... Именно вижу!.. Словно волшебной палочкой взмахнули перед глазами. "Папа, что это такое?" - спросил я. Не вспомнить, что ответил отец, скорее всего - ничего, но картинку я забрал себе.
Я забрал ее и часто разглядывал, испытывая неведомое ранее ощущение, и, чтобы еще раз пережить это неведомое, рассматривал вновь и вновь. Мне и сейчас не совсем понятно свое тогдашнее состояние, вылившееся в неожиданный поступок - я начал картинку срисовывать. Разумеется, ничего не получалось, лист отбрасывался, брался новый, но каждый раз, когда карандаш выводил грани кристаллических деревьев, я был там. Я стоял в их тени и смотрел, как плывут неспешно над зеркальной гладью океана загадочные облака голубого инея. Карандаш рисовал шар восходящего красного светила, и я знал, что огромные темные пятна на его поверхности - признак скорой смерти; и светящиеся шлейфы двух улетающих прочь звездолетов говорили о полном равнодушии улетавших к этому миру - им была безразлична скорбная красота обреченной планеты, их не интересовала судьба кристаллических деревьев... А я там был один и ничем не мог помочь. Я там был один, маленький мальчик с планеты Земля. "Кристаллическая жизнь" - узнал я название картины, когда научился читать, и имя художника - Андрей Соколов... Дело в том, что через несколько лет я встретил эту картину под другим названием - "Красный вечер", и у нее появились продолжения: "Синее утро" и "Зеленый полдень". То есть звездная система стала трехкратной, а кристаллические деревья превращаются то в пузыри, то в пеньки, в зависимости от времени суток. Новый триптих мне следовало понимать в том смысле, что, мол, не надо волноваться, все в порядке, этому миру ничего не грозит, ты видел небольшой период жизненного цикла, срок катастрофы отдаляется в бесконечность... Вранье! Я не поверил двум новым картинам тогда и не верю сейчас. Художник их высосал из пальца, он сам себя хотел успокоить. Но - стоп... Не слишком ли далеко вперед я забегаю в своих воспоминаниях? Никак не могу приучить себя последовательно мыслить, завидую шахматистам... Вернемся в детство. Итак, на протяжении нескольких лет срисовывалась одна и та же картина. Зачем? А кого я спрашиваю? Себя, что ли? Нашел, кого спрашивать. Спросить надо у НИХ, а
