Виталий Севастьянов - Фантастика - 1979
Некоторые из произведений молодых представлены в настоящем сборнике. Прежде всего хочу отметить повесть Е. Гуляковского «Атланты держат небо», рассказы О. Корабельникова «Воля летать», А. Дмитрука «Ночь молодого месяца», Р. Сагабаляна «Аукцион», С. Смирнова «Зеркало».
Попробуй и ты, читатель, стать одним из авторов нашего сборника. Дерзни приоткрыть волшебную дверь, опиши, что ты увидел Там, в незапамятной древности или в голубом сиянии завтрашнего дня, куда вечно нацелена летящая стрела времени. Твои прадеды создали поразительные по выдумке сказания о путешествиях смельчаков среди звезд, о вечно живом окияне-море и застывших каменных великанах-горах.
Осмысли эти сказания, эти легенды. Может быть, в них ключ к волшебной двери.
Виталий СЕВАСТЬЯНОВ,
дважды Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР
ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ
ОЛЕГ АЛЕКСЕЕВ
КРЕПОСТЬ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО
Я учился в институте и на летние каникулы получил задание собирать и записывать материалы для словаря Псковской области.
Вместе с товарищами приехал в Порхов. Поселили нас в школе, в огромном классе с партами и портретом Пушкина.
Рядом со школой — через реку — была древняя крепость.
Я сразу же отправился туда…
Крепость с белыми известняковыми стенами и белой церковкой стояла на холме, на крутом берегу реки. В стене был узкий проход, и я очутился в овальной каменной чаше. Дно чаши густо заросло травой, в траве темнели корявые валуны.
Крепостной двор пересекала тропа, возле тропы стояли увешанные спелыми плодами яблони. Местами виднелись остатки старых каменных фундаментов. Вверху над каменными стенами и башнями ярко синело небо…
Крепость осталась такой, какой ее построили по приказу князя Александра Невского, лишь местами потрескались и порушились стены.
Тропа свернула в сторону, и я оказался около крутой белой стены. Солнце нагрело плиты, и от стены веяло зноем, как от натопленной печи. Близился вечер, а в крепости было все еще тепло и светло. Каменная чаша, словно медом, была налита светом…
Около одной из башен я увидел следы раскопок и реставрационных работ. Возле покореженной стены горою лежали известняковые плиты, стояли бочки из-под раствора…
Рабочий день закончился, реставраторы, кроме одного, ушли, но и этот оставшийся ничего не делал, просто сидел на суборе валунов.
Брезентовая роба, грубые брюки и бумажная пилотка рабочего были белы от известняковой пыли. В древности такую пыль называли порхом, от этого слова и пошло название города…
На солнце набежало облако, и в косой полосе света я вдруг увидел древнего воина: запорошенная пилотка стала похожа на шлем, серая роба обернулась кольчугой…
Я подошел к башне, вошел в проем. Внутри было знойно, душно, из бойниц бил редкий свет. Я представил деревянный настил, медные пушки, каменные ядра, бочки зернистого дымного пороха…
Когда вышел из башни, солнце уже зашло за каменную стену, и весь крепостной двор оказался в тени, лишь вверху ярко разливалось сияние…
Рабочий ушел, а на его месте стояли четверо мальчишек.
Один из них был в пластмассовом шлеме с пластмассовым щитом и мечом, в руках у другого была саперная лопатка военного времени.
Негромко переговариваясь, мальчишки обступили огромный валун, налегли на него, пытаясь сдвинуть…
Вечером товарищи собрались на танцы; мне не хотелось идти, но меня потащили чуть не силой…
Вечер был теплым, в парке играла веселая музыка, на тесовой танцплощадке творилось настоящее столпотворение…
Я встал в стороне, но тут же ко мне подошла девушка, радостно назвала меня по имени. Девушка была красива; я растерялся, пытаясь вспомнить, где и когда ее видел.
— Наверное, я ошиблась… — смутилась девушка.
— Нет, это мое имя…
— Вы из Синегорья?
— Да, я там жил до десяти лет. Потом мы уехали…
— Вы не уехали, вас выселили фашисты, — нахмурилась девушка. — Они тогда всех выселяли… Нашу семью тоже схватили. Меня, сестер, бабушку… Бабушка была, правда, в лесу; фашисты стали кричать, чтобы все выходили… Бабушка вышла, а матери выходить запретила. Так нас с бабушкой и увезли в неметчину. Я кораблей боялась. Говорили, что всех на корабль посадят и увезут за море… А вы, говорят, бежали?
— Два раза убегали… На латвийской границе.
— Меня Зиной зовут. Я из Усадина. Вы со мной дружили, приходили к нам… Недавно я в Синегорье вас видела, шли с автобуса…
Зина открыто улыбнулась, я попросил ее перейти на «ты».
К Зине пробился парень, пригласил на танец, но девушка мотнула головой, хмуро глянула, и парень отошел. Я поискал глазами друзей, они были рядом…
— Аида гулять, — предложила Зина.
Я помнил Зину так, как помнил себя. Тоненькую, смуглую, с тяжелыми черными косами. Помнил, как ходили с ней за малиной и Зина испугалась змеи. Я выломил прут, в ярости застегал гада. Мы дружили, и я готов был умереть за свою подружку. Мальчишки боялись толкать ее на зимней горе, потому что сразу начиналась драка… В бору я бросился бы с палкой на волка, если бы он вдруг напугал Зину. В грозу, когда мы спрятались под копной сена, Зина в страхе прижималась ко мне. Мы даже целовались в окопе на берегу озера…
Но девочки больше не было, рядом со мной шла девушка.
Я растерялся, не зная, как вести себя и что говорить…
— У тебя каникулы? — весело спросила Зина.
— Нет, практика…
— А у меня каникулы…
Оказалось, что Зина учится в Ленинграде, в Порхове гостит у подруги и вскоре снова поедет в деревню к матери.
— И зимой приезжала… С лыжами, я в лыжной секции, первый разряд, скоро кандидатом в мастера буду…
— Здорово! — вырвалось у меня.
— Понимаешь, от нашей деревни до школы километра четыре, и все холмы… Вот я и научилась бегать на лыжах. Мать говорит: ты не бегаешь, а летаешь…
Разговаривая, мы вышли к реке. На берегу шумело гулянье. Веселье тут было иным, чем на танцплощадке. Девушки и парни прогуливались под вековыми деревьями, затевали игры, танцевали, просто стояли над рекой.
Возле столетней липы кружилось несколько пар, мы с Зиной закружились тоже. Неожиданно погас свет. Музыка продолжала играть, но пары замерли, и в темноте пронеслось страшное слово «буря»…
Зина в испуге прижалась ко мне, замерла, как тогда, в грозу…
Город тонул в темноте, нигде не было ни огонька. Сумасшедше рванул ветер. С грохотом летели сорванные с крыши листы жести, затрещали сломанные буревалом деревья. В темноте Порхов стал похож на дикий ночной лес…
