Юрий Нестеренко - Спокойной ночи, мама
Питер же чувствовал все большее раздражение по адресу жены, которая, как ему казалось, совсем забросила его, полностью посвящая себя Джонни. Три года они не ездили отдыхать, потому что малыша не с кем было оставить — родители обоих супругов давно умерли. На четвертый год Питер уехал летом во Флориду один.
Там он и познакомился с Кэрол — которая, как оказалось, жила с ним в одном городе. Они часто шутили, что им пришлось пролететь полстраны, хотя достаточно было перейти улицу. Курортная интрижка неожиданно получила дальнейшее развитие, но Питер долго еще не решался оставить Хелен, удерживаемый все той же привычкой, да и отношения с Кэрол, которая была вдвое моложе его, не казались ему достаточно надежными. Но когда что-то тайное тянется слишком долго, оно непременно становится явным; истина открылась, и Питер был поставлен перед выбором. Хелен готова была сохранить семью — при условии, разумеется, полного разрыва мужа с любовницей; но Питер не оценил ее великодушия. Он был даже рад, что все наконец выяснилось, ему не нужно больше притворяться, и он может покинуть эту стареющую женщину (Хелен была на год старше его) вместе с ее надоевшим сыном. С тех пор о его существовании напоминали лишь ежемесячно приходившие чеки.
Джонни в скором времени уже почти забыл, что у него когда-то был отец. Досадная помеха ушла из жизни, и теперь никто не заставлял маму играть в глупые взрослые игры — теперь она могла играть с Джонни и не запирала от него дверь. Она была самым добрым, самым славным, самым чудесным человеком, и если иногда и бывала неправа например, кричала на Джонни из-за какого-нибудь пустяка или не разрешала ему смотреть какой-нибудь фильм по телевизору — то потом непременно искупала свою вину подарками, играми или просто ласковыми словами. Джонни относился к ее слабостям снисходительно: просто взрослые считают, что все знают лучше детей, а развеять это их заблуждение некому — это могли бы сделать только дети, а к ним взрослые не прислушиваются. Ну и что ж — все равно у него была самая лучшая мама на свете. Другие дети, правда, то же самое говорили про своих мам, но Джонни легко мог доказать, что они неправы. Ведь их мамы реже дарили им подарки, меньше играли с ними, чаще наказывали — иногда даже шлепали! — и вообще делили свое время между подругами (вредные, противные, глупые тетки!), мужьями (Джонни решительно не понимал, когда ему сочувствовали, что у него «нет папы»), а то и вовсе работой (а всего-то и надо было, что прогнать мужа, и пусть он присылает чеки!), так что на детей оставалось совсем чуть-чуть. Хуже того, многие из них не довольствовались одним ребенком и заводили ему братьев и сестер, с которыми тоже приходилось делить и маму, и все остальное. Джонни просто передергивало от мысли, что ему пришлось бы уживаться с какой-нибудь девчонкой-врединой, или старшим братом, который отвешивал бы ему щелбаны и называл «шмакодявкой», или с младшим, орущим в пеленках — этот вариант был еще хуже, потому что, когда в доме поселяется такое, мама совсем забывает про тебя. Нет, наслушавшись всех этих историй, Джонни не мог не радоваться, как сильно ему повезло с мамой.
И лишь одно обстоятельство омрачало все дело. Он помнил, что когда-нибудь его мама умрет.
Перспектива собственной смерти была, конечно, еще ужаснее. Но она была столь нереально далека, что о ней можно было почти не думать. А потом, может быть, никакой смерти и нет. Может, правы те, кто говорит, что после смерти жизнь продолжается на небесах. Он спросил маму об этом, и та ответила, что люди верят в это, потому что им хочется в это верить, но никаких доказательств у них нет. Что ж, наверное мама, как обычно, права, тем более что все, кто говорил Джонни о небесах, действительно не смогли привести ни одного доказательства. В ответ на требования Джонни они говорили, что так написано в Библии, а Джонни отвечал, что в книжках много чего пишут, например, про драконов или про марсиан, так почему одним книжкам верить, а другим нет? Тогда эти люди, особенно, если это были взрослые, сердились на него и называли маленьким безбожником, а некоторые еще грозили адом и вечными муками. Тут Джонни сразу терял к ним интерес — он уже усвоил, что ругаться и грозиться люди начинают тогда, когда им нечего возразить по существу.
Что ж, пусть нет никаких небес. Ну тогда к тому времени, как Джонни состарится, ученые непременно придумают что-нибудь, чтобы жить вечно. Но вот его мама, скорее всего, до этого не доживет.
Он сделал этот неутешительный вывод еще до того, как пошел в школу. Его мама обладала только одним серьезным недостатком по сравнению с мамами большинства других детей — она была существенно старше. «Когда мне будет 8, ей будет уже 50», — думал со страхом мальчик. «50 — ведь это уже старость!»
Но вот этот роковой рубеж был достигнут и перейден, а ничего как будто не изменилось. Миссис Кроуди не превратилась в старуху на следующее утро после своего пятидесятого дня рожденья. Если один-другой седой волос и добавился, то это было совершенно незаметно. Конечно, ее нельзя было бы спутать с фотографией двадцатилетней давности, изображавшей еще незамужнюю Хелен, но ведь Джонни и не видел ее такой. Женщина сорока с чем-то, к которой он привык, осталась такой же и в 50. «Разве это старость? — утешал себя Джонни. — Даже те, кто работает, в этом возрасте еще и не помышляют о пенсии. Вот 60 — это действительно старость. Но до этого еще далеко. До этого еще десять лет — больше, чем я уже прожил на свете!»
Джонни хорошо учился в школе — мать заботилась, чтобы он не бездельничал. Когда ему было трудно, она решала задачи вместе с ним — но отнюдь не вместо него. Юный Кроуди рос сообразительным мальчиком, и хотя некоторые предметы — например, английский — вызывали у него отвращение, но физикой и математикой он занимался с интересом. Этому немало способствовали и научно-популярные книги, которые миссис Кроуди покупала для своего сына — в то время как другие родители считали лучшим подарком бейсбольную биту или игрушечный пистолет.
Но, заботясь об интеллектуальном развитии ребенка, миссис Кроуди не могла научить его постоять за себя физически. А это, увы, было необходимо — быдло, как известно, не любит слишком умных. Джонни нередко приходил домой зареванный, с синяком под глазом. Бывало, в таких случаях он жалел об отсутствии отца или старшего брата, который мог бы разобраться с обидчиками. Но по здравом размышлении он приходил к выводу, что отец, скорее всего, заявил бы, что это его проблемы и что парень должен сам уметь постоять за себя. Да и потом, у обидчиков тоже были отцы и братья, так что это не выход.
Миссис Кроуди, как могла, утешала заплаканного Джонни, а потом шла в школу и жаловалась директору. Обидчикам попадало, и они били Джонни снова — за ябедничество. Странный закон стаи требовал, чтобы жертва сносила издевательства без сопротивления — тогда, может быть, в следующий раз ей позволят поучаствовать в травле кого-то другого. Но Джонни был не настолько глуп, чтобы подчиняться подобным законам. Миссис Кроуди снова шла в школу, а также звонила родителям обидчиков и грозила судебными исками. В конце концов даже самые тупые усвоили, что с Джоном Кроуди лучше не связываться. Его больше не трогали, но и общаться с ним всячески избегали. У него даже перестали просить списывать, тем более что он и не давал. Вокруг Джона образовался вакуум; наивные, они надеялись досадить ему этим. Да Джонни был просто счастлив, что этот сброд малолетних дегенератов оставил его в покое. О, с каким удовольствием он убил бы их всех, каждого когда-либо издевавшегося над ним придурка! Почему, ну почему нельзя было заплатить их жизнями за продление жизни мамы?
