Коллектив авторов - Полдень, XXI век (ноябрь 2010)
– Извольте садиться, – пристав указал ему рукой на стул. – Что же вы нам скажете, любезный?
– Искренне раскаиваюсь, хочу послужить Его Величеству!
– Вот как? Что ж, это весьма похвально, молодой человек. Что же вы только раньше-то себя так неразумно вели? Дурная компания-с, напились, девицы эти. Да вы садитесь, садитесь, что же вы стоите-то?
Усевшись, студент заговорил, торопясь:
– Как только к вам попал, сразу решил помочь, – он весь подался вперед. – Это же небывалый случай!
– Вот как? – пристав пожал плечами. – Да, ранее я вас в наших славных стенах не видел. Но что же это вы – пока не попали к нам – не хотели вести себя достойно? Огорчу вас: в выпивших студентах, увы, нет ничего небывалого-с. Все отличие вас от прочих – так это единственно ваш совершенно непристойный вид. Ранее студенты с желтобилетными девицами дезабилье по московским улицам не бегали-с.
– Вы не поняли, я не это хотел сказать...
– А что же?
– Можно мне на бумаге? Я все напишу. Информация особо важная.
– Особо важная? Что ж, вот вам перо и бумага, – пристав придвинул студенту письменный прибор и лист сероватой бумаги, – изложите на бумаге, я не против.
Задержанный потянулся к вставочке с пером, потом замялся…
– Что ж так? Берите, пишите. Или руки дрожат после вчерашнего-то?
– А можно мне карандашом писать?
– Карандашом? Да сколько угодно-с, – пристав открыл ящик стола, вынул карандаш и протянул его студенту. – Пишите карандашом...
Писал студент недолго, хотя и странным образом: дойдя уже до половины своего изложения, он стал исправлять и дописывать буквы в написанном ранее, потом продолжил вновь, время от времени снова вписывая то тут, то там отдельные буквы. Закончив, он старательно подписался и спросил, подняв глаза от бумаги на сидевшего перед ним пристава:
– Число какое ставить?
– Число? Сегодняшнее, какое же еще – двадцатое июня.
– А год?
– Что же вы пили-то, а? И сколько? Вы что, год позабыли-с?
– Ну, как бы... – студент замялся, – как бы забыл, да.
– Одна тысяча восемьсот девяносто девятый.
Студент шумно выдохнул, потер лоб, уставился опять на свой листок, бегая глазами по строчкам.
– Так вы число-то пишете или как?
– Да-да, конечно, – студент быстро вписал на листке бумаги дату и подвинул ее к приставу. – Вот.
Пристав близоруко поднес исписанный лист к глазам и тут же с нескрываемым раздражением бросил его на стол.
– Вы что, издеваться вздумали, а? Вы что написали? Какое «Важно, Его Величеству царю лично!»? Вы в своем уме?
Студент побледнел и сказал нерешительно:
– Это правда очень важно... я там все написал...
– Что вы написали? Что? – пристав опять начал читать, проговаривая вслух: – Так, «...хочу сообщить об особо важном...», «...строительство танков...», «...бомба особой мощности...», – и тут же привстал и, нависнув над столом, спросил, гремя голосом: – Бомбисты, господа студенты? Динамитчики? Танки, – он потыкал пальцем в листок, – что это?
– Машина боевая...
– Знаем мы ваши машинки!
– Я же наоборот, чтобы революции не было…
– Вот как? – пристав протянул к студенту два скрюченных пальца, да так, что тот отшатнулся в испуге. – Взяли окушка за жабры, так не трепыхается? Чтобы революции не было? А раньше что? Чтобы была?
– Да нет же, я же там все написал, – задержанного трясло, по его лицу катились крупные капли пота, – там же все написано...
– Что написано? – пристав перескочил сразу к окончанию бомбистского признания и тут же снова разъярился: – Какое дворянство? Какой миллион рублей?.. Вот что! – он ладонью припечатал бумагу к столу. – Я такого позволять не намерен! Эй, выведите его обратно, поместите отдельно от остальных!..
– Тоже мне, студенты, так их ети... – уже телефонировав в охранное, пристав еще раз пробежался глазами по листку бумаги с бомбистскими показаниями. – Пишет, как половой из кабака на Сухаревке, кто его, дурака, надоумил везде еров наставить, а яти пропил он вчера, что ли, совсем читать невозможно... Тьфу ты, да он точно не протрезвевший еще или одурел с перепугу… Ничего, у Зубатова Сергей Васильича его грамоте-то научат, если он по университетам только бомбам научился...
– Итак, коллеги, каково же ваше мнение по этому интересному случаю?
Приват-доцент Владимир Петрович Сербский огладил ладонью свою бородку и, переведя взгляд от лежащего перед ним бювара с записями на спрашивавшего – профессора Корсакова, ответил не спеша, с уверенностью в каждом своем слове:
– Случай действительно весьма интересный, Сергей Сергеевич. Мы имеем дело с folie a deux[1], однако же это folie a deux вернее определить как Massenpsychose[2]. Подобие конфабуляторных высказываний в этой группе заметно со всей очевидностью. К сожалению, это наводит меня на мысль, что перед нами явление отнюдь не внезапное, что невротические расстройства наших пациентов давние и, к сожалению, глубоко укоренившиеся.
– Да, Владимир Петрович, к сожалению, вы правы. Я полагаю, что данный случай, несомненно, является ничем иным, как полиневритическим психозом. Подобное, как вы знаете, не является явлением редким, однако же в данном случае мы со всей очевидностью наблюдаем, что психическая деструкция вследствие злоупотребления алкоголем у людей, не вошедших еще в зрелый возраст, проявляется скоротечно. Вы помните, что я сразу же обратил ваше внимание на тот факт, что признаки цирроза у наших пациентов еще не успели проявиться. Что же касается конфабуляторных высказываний, то они, действительно, несколько необычны по своему содержанию, однако же, если мы соотнесем их с тем, кем являются наши пациенты, то таковую необычность можно рассматривать не как явление уникальное, а как вариацию явлений, наукой вполне изученных.
– Вы хотите сказать...
– Я хочу сказать, Владимир Петрович, что было бы странным наблюдать у представителей образованной части нашей молодежи, у людей, не просто следящих за прогрессом, но являющихся, по сути, частью этого прогресса, – так вот было бы странным наблюдать у них Massenpsychose в виде обыденных религиозных радений сектантов откуда-нибудь из заволжской глуши. Мы имеем дело с интересной вариацией: полагаю, что сам нынешний прогресс стал для наших пациентов своего рода религией, а вера в наступление нового мира, полностью отличного от мира существующего, вполне подобна вере в наступление Царства Божьего на земле, которого радеющие сектанты ожидают на рубеже веков.
– Или же вере в приход Антихриста, – сказал молчавший до этого Петр Борисович Ганнушкин.
– Вы правы, Петр Борисович, вы правы, – Корсаков покивал головой в полном согласии с молодым, но талантливым диагностом, – в том мире, в который замкнули себя наши пациенты, идиллия технического совершенства сочетается с мрачнейшими картинами смерти и лишений. Но ведь, если сравнивать с сектантами, – те тоже связывают в единую картину антихристовы ужасы и райские благодати… Определенно, это явление можно рассматривать как религиозный психоз, но алтарем их религии является электричество и урановые эманации.
