Анатолий Матях - Искра
Повсюду из окон вылетали такие же люди - но не все были такими же... Половина их выглядела так же, как я - черные, с кожистыми крыльями и длинным хвостом, похожие на огромных летучих мышей, а половина - белые, покрытые тонким пухом, с крыльями, как у птиц. Заклятые враги. И везде, где встречались черные и белые, не было места примирению.
Летели вниз перья, и лилась кровь - одинаково красная и у тех, и у других. Иногда черный и белый сплетались вместе и неслись вниз, разбиваясь о землю. Иногда черному удавалось достать белого, вспоров ему плечевые мышцы. Иногда белый одним прикосновением крыла заставлял черного падать, кувыркаясь, к немилосердной земле.
Я почувствовал, что ветер изменился, и резко свернул в сторону, подобрав левое крыло. За мной несся белый, стремительно приближаясь, а я уже не успевал набрать скорость. Поэтому я просто рванулся навстречу, пролетев над ним - точнее, над ней, чтобы она не смогла достать меня тем, что скрывается в ее крыльях.
Она развернулась, но круг ее разворота был гораздо шире. И я понял, почему - если я изменился значительно, то она, в общем, выглядела, как человек - только с крыльями вместо рук и то ли пухом, то ли нежным белым мехом на коже. У нее не было ни рулевых складок у ног, как у меня, ни хвоста-лопасти, и поэтому она значительно проигрывала мне в маневренности. Но у нее было какое-то оружие когтей на крыльях не было, перья на кончиках были мягкими, но все же что-то в их касании убивало черных.
Вблизи ее увеличенная за счет киля грудь выглядела настолько заманчиво, что я, кроме ненависти, почувствовал еще и жгучее желание. Я хотел ее, но мне пришлось нырнуть вниз, сложив крылья, чтобы она меня не достала.
Поднялся я позади белой, когда она еще только начинала разворот, зашел чуть выше, и полоснул ногами по белой спине, вырывая перья, и оставляя кровавые полосы. Она закричала высоким голосом, и упала ниже, успев выровняться, но я последовал за ней с намерением ударить снова или схватить ее за белую шею и разорвать.
Но тут она как-то перевернулась в воздухе, и нижние поверхности ее крыльев прикоснулись к моим. Тотчас же я почувствовал страшный удар, словно в моей голове вновь взорвалась медная бомба. Но это была вспышка блаженства, я чувствовал такое наслаждение, которое не испытывал еще никогда, и, когда оно прошло, я был совершенно опустошен. И поэтому не сразу услышал рев ветра, рвущего меня на части.
Почти у самой земли мне удалось превратить падение в полет, чуть не вывернувший мои крылья. Я был взбешен, а сердце безумно колотилось. Вот это оружие! Оружие, которое не приносит боли - лети я до этого хотя бы на двадцать метров ниже, я бы, наверное, и не почувствовал смертоносного удара об землю, расплавившись в этом неземном блаженстве.
Одна часть меня горела желанием отомстить, а другая жалела о том, что наслаждение минуло. Я летел вдоль узкой полосы тополей и не хотел больше жить - хотел лишь убить ту, что вот так меня сбила, а затем взлететь повыше и сложить крылья. Плечи болели от воздушного удара, рванувшего меня, когда я расправил крылья у самой земли, и я устал. И тут впереди, на краю черного вспаханного поля, я увидел белую фигуру, залитую кровью - она стояла, глядя вниз, туда, где текла узенькая речка, заросшая камышом.
Я опустился метрах в десяти от белого, на поле, подняв тучу пыли. Фигура обернулась, и у меня забилось сердце - это была именно та, что чуть не убила меня ударом блаженства.
- Не подходи, демон! - закричала она срывающимся голосом. Потом она узнала меня, и глаза ее расширились:
- Ты выжил?..
Самое удивительное, что я не чувствовал больше той ненависти - она была во мне, но таяла, словно сахар в кипятке.
- Да, - хмуро ответил я, - я выжил. Как ни прискорбно.
- Не подходи, - снова то ли вскрикнула, то ли всхлипнула белая, не смей, а то я снова тебя ударю.
- И что же будет? Что ты сможешь мне сделать до того, как я приду в себя?
Задушить она меня не могла, разве что ногами, которые, в отличие от моих, были вполне человеческими. Даже поцарапать меня ей было нечем - она могла только укусить, хотя я сильно сомневаюсь, что эти зубки могли причинить существенный вред. Похоже, она это тоже поняла, потому что вдруг опустилась на колени и заплакала, закрывшись крыльями.
Господи, как я мог пытаться убить это хрупкое создание, которое мне и пинка хорошего дать не может? Единственное, что она может приносить невиданное блаженство, но разве это повод для ненависти?
И тут я вспомнил трубы - последний, седьмой раз, когда они вливали в меня жгучий поток ненависти к белым. Ангелы и демоны, страшный суд. А трубы - это и есть те семь ангелов с трубами, которым положено трубить по очереди? Похоже, они трубили всемером семь раз, программируя тех, кто должен был сражаться, изменяя их тела и возбуждая ненависть друг к другу. Или, в моем случае, это были семь демонов? Голова шла кругом от того, что кто-то - пусть даже какие-то высшие силы разделили людей, словно подопытных кроликов. Это подло.
Я подошел к плачущей белой, и коснулся ее веером крыла:
- Как тебя зовут, несчастье?
- Света... Теперь ты меня убьешь?
- Зачем же, Светик...
- Я не могу взлететь - так болит спина. Я еле до земли дотянула, это все ты... - она снова заплакала.
Я стоял над ней, не зная, что делать.
- Идти можешь?
Она не ответила.
- Света, пойми - нами двигали, словно пешками. Нам ведь не за что было друг друга ненавидеть, но мы ненавидели. Это трубы - они диктовали нам чью-то волю.
Сейчас я чувствовал по отношению к ней лишь вину и нежность.
- Прости меня... - еле слышно сказала она.
- Нам не за что просить друг у друга прощения. Но я бы не против потолковать с теми, кто заварил эту кашу.
Она поднялась, и наши взгляды снова встретились. Я улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ моей зубастой улыбке.
- Идем к реке, - сказал я, - нужно промыть твои раны.
Но она подошла ко мне, и я прижал ее крыльями. Вы думаете, что выступающая грудь и клыки - помеха для настоящего поцелуя? Вы явно заблуждаетесь.
На перевернутом автобусе сидели, свесив ноги, двое. Ангел и демон. Они были непохожи на измененных людей. Они были раза в полтора крупнее, и у них, кроме крыльев, были еще и руки. Белый сиял невыносимой красотой, и черный был завораживающе прекрасен - но по-своему, как-то извращенно. Белый сжимал в левой руке длинную серебряную трубу, а голову черного венчала корона из шести плоских рогов.
- Ты знаешь, я почему-то надеялся, что все это с треском провалится, - говорил Гавриил, глядя вниз.
- А я не ожидал, - отвечал ему Асмодей, - я просто надеялся, что мы победим.
- В победе не было бы смысла. Сам посуди - как может существовать зло без добра?
