Василий Мельник - Русская фантастика 2011
Сейчас, проходя с веранды в кабинет, Баклавский вдруг разглядел, что бок кита взрезан и маленький пузатый сиамец, похожий на Будду, расставляет по красным стенкам китовьего нутра плоские ритуальные свечки. Дым от каждой складывался в фигуру животного, цветок или сложный узор сиамских букв.
В хвосте кита, угрожающе вздыбленном над поверхностью воды, полной маленьких рыбацких джонок, торчал гигантский трехзубый гарпун и от него уходил толстый плетеный трос — прямо под наличник двери.
Баклавский бывал в курильне не так уж и часто, раз в две-три недели, когда совсем заедала тоска. Ему всегда предлагался именно этот кабинет. По должности он не мог себе позволить уснуть под кальян на коврах общего зала. Кабинетом назывались четырехкомнатные покои, плюс ванная комната, плюс подогреваемое гнездо на веранде, где Баклавский предпочитал спать в любую погоду. Плюс полная конфиденциальность, гарантированная и соблюдаемая хозяином заведения.
— Доброе утро, шеф! — бесстрастноликий Май поднялся из узкого кресла рядом со входными дверями и столиком с телефонным аппаратом. — Дядюшка Кноб Хун надеялся застать вас за завтраком.
В ванной комнате лилась заранее настроенная теплая вода, в титане гудело пламя. Блестел хромом новенький бритвенный прибор. Полотенца пахли экзотическими травами. В запотевшем зеркале Баклавский взглянул на свой мутный контур. Провел по стеклу рукой. Из чистой полоски со сбегающими каплями на него смотрели усталые глаза начальника Досмотровой службы Его Величества старшего инспектора Ежи Баклавского. Одинокого, нелюдимого, неуживчивого, иногда спесивого и надменного, порой изворотливого, но чаще весьма принципиального, слегка полноватого, русоволосого, с выгоревшими от постоянной работы на улице волосами, бровями, ресницами, обронзовевшей кожей, острым и крупным носом, тяжелым двойным подбородком и постоянным выражением недоверия на лице. Ну что, Лек-Фом, улыбнулся человек в зеркале, повоюем еще?
Безупречно отутюженный черный мундир ждал на вешалке в гардеробе. Нашивки в виде осьминожьих глаз на стойке воротника напоминали круги с крыльев бабочек. Баклавский неторопливо оделся. Втиснулся в тесный китель, секунду подумав, не стал застегиваться под горло, и вышел к столу.
Высокий пожилой сиамец застыл у окна, раздвинув бамбуковые жалюзи. Темный приталенный френч подчеркивал не только идеальную осанку, но и болезненную худобу Дядюшки Спасибо. Эта сторона дома выходила на авениду Лепестков, один из немногих проезжих трактов Пуэбло-Сиама, самого оживленного квартала в Кетополисе. Большая часть улочек оказывалась слишком узка даже для скромной повозки.
— Доброе утро, уважаемый Кноб Хун.
— Доброе утро, досточтимый Ежи! Хорош ли был сон? Ночью так похолодало — я велел слугам укрыть вас вторым одеялом.
Дядюшка Спасибо повернулся к Баклавскому с вежливой полуулыбкой. Вислые редкие усы лишь на треть скрывали длинный рубленый шрам, тянущийся через всю верхнюю губу к левому виску. На скуле, в узкой прорехе несросшейся плоти, тускло блестел металл.
— Благодарю, — улыбнулся Баклавский, — Спал как птенец.
Каждый раз, оказываясь один на один с самым влиятельным сиамцем Кето, Баклавский ощущал себя чуточку факиром. Ядовитая, опасная кобра кажется почти ручной, пока не покажет зубы. О жестокости Дядюшки Кноб Хуна, или Дядюшки Спасибо, как его называли по ту сторону Баллены, ходили мрачные легенды. Мол, у него все ребра из стали, а вместо сердца механическая каракатица. Он видит под землей не хуже подземника. Вместо тростниковых палочек гадает на пальцах поверженных врагов. В полнолуние пьет змеиную кровь…
Баклавский верил тому, что слышал, ровно наполовину. Дядюшке досталось беспокойное хозяйство, сотни семей Пуэбло-Сиама кормились из его рук, многочисленные недруги жаждали растащить по кусочкам дело семьи Хун — курильни, трактиры, прачечные, киторазделки, тотализаторы. Легче было представить в его руках счеты, чем нож или револьвер. Ведь торговля дает денег куда больше, чем война.
— Как там мои шалопаи? — Дядюшка Кноб Хун жестом пригласил Баклавского к столу, где в пиалах дымился рис, радужно светились тончайшие ломтики соленой китятины, разноцветной горкой лежали фрукты. — Хватает ли им ума не выставлять свою бестолковость на всеобщее обозрение?
Сиамцы крайне редко попадали на государственную службу. Три года назад, забирая под свое начало сразу двух племянников Кноб Хуна, Баклавский преследовал абсолютно понятные цели: добиться контроля над сиамской стороной Новой бухты, получить возможность постоянного прямого общения с Дядюшкой и обезопасить, как бы это возвышенно ни звучало, собственную жизнь.
Все получилось именно так, как было задумано. Контора досмотровиков в сиамском порту превратилась в оплот правопорядка. Имея за спиной Дядюшку Кноб Хуна и согласовав с ним устраивающие обе стороны правила игры, Баклавский шагнул в иерархии Пуэбло-Сиама сразу через две ступеньки. И китобои, и торгаши, и обычные рыбаки поняли, что отныне в водах бухты Они находятся под зорким оком Лек-Фома.
А мальчишки оказались смышлеными и верными. Оба мигом схватывали премудрости работы, держали рот на замке, и присутствие сиамцев среди патрульных вскоре стало для Баклавского не вынужденным неудобством, а, наоборот, привычным и успокаивающим фактом. Он приблизил братьев к себе. Май прекрасно знал море, мастерски управлял любой лодкой, хоть под парусом, хоть с паровой машиной. Чанга интересовали мобили и все огнестрельное. Он мог за считаные минуты разобраться в самом сложном механизме, будь то хоть паровой лифт, хоть станковый пулемет.
Работа в Досмотровой службе подразумевала постоянный риск. Этим двум парням Баклавский доверял Прикрывать ему спину. Без тени сомнения. А братья были всецело преданы своему шефу. И не хотелось думать, где лежит предел, граница их верности. За какой чертой долг перед семьей, кланом, традициями станет выше личного уважения и принесенной присяги. Баклавский надеялся никогда не заводить их так далеко.
— Чанг и Май — очень достойные молодые люди, господин Кноб Хун! Если их прилежность и упорство не истончатся, то со временем мы увидим их на высоких постах на службе Его Величеству.
Сиамец удовлетворенно кивнул:
— Отрадно слышать, Ежи. Мужчины семьи Хун всегда отличались усердием и отвагой. А женщины — изысканными манерами и умением угодить мужчине.
Взглянул коротко, кинжально. Баклавский не успел перехватить его взгляд, лишь почувствовал обжигающее прикосновение. Тани Па была дальней, но все-таки родственницей Дядюшки, и в ней тоже текла кровь Хунов. Запутанные, странные, непредсказуемые отношения Тани Па и Баклавского не остались секретом для мудрого сиамца. Кноб Хун никак не проявлял своей осведомленности, возможно пытаясь затянуть инспектора в жизнь Пуэбло-Сиама так глубоко, как только возможно, сделать его послушной марионеткой, связать обязательствами перед своей родственницей… Возможно, потому, что планы так и остались планами.
