Рэй Брэдбери - Кошмар
— Это пройдет, доктор? — На мгновение мать задержала его ладонь.
Он потрепал ее по плечу.
— Не я ли был вашим семейным врачом целых тридцать лет? Просто лихорадка. Он бредит…
— Но синяки у него на горле… Он чуть было сам себя не задушил!..
— Главное — держать его пока связанным; к утру все пройдет.
Машина скользнула на темную осеннюю дорогу.
В три часа утра Чарльз лежал с открытыми глазами в своей маленькой темной комнатке. Белье намокло от пота. Он весь горел. К этому моменту у него не осталось ни рук, ни ног, и начало превращаться тело. Мальчик, не двигаясь, лежал на кровати и только с безумной сосредоточенностью смотрел в безбрежное пространство потолка. Какое-то время он метался, орал, но от этих усилий лишь ослабел и охрип. Мать несколько раз поднималась, чтобы переменить влажное полотенце на лбу. Теперь он лежал молча. Он был связан по рукам и ногам.
Он чувствовал, как оболочка его тела начинает изменяться, органы перемещаться, а легкие внезапно взорвались словно мехи, наполненные горючим. Комната осветилась тревожными бликами, похожими на мерцание очага.
Теперь у него больше не было тела. Оно исчезло. Совсем. То есть оно осталось, но при этом было выключено, как под наркозом, внутри же все пылало и вибрировало. Казалось, нож гильотины аккуратно отделил его голову, и вот теперь она, сияя, лежала на подушке, залитой лунным светом, а тело все еще жило, но принадлежало уже кому-то чужому. Болезнь поглотила его — и, поглотив, воспроизвела сама себя.
И короткие волоски на руках, ногти и шрамы на ногах, и родинка, маленькая, на правом бедре — все было воссоздано безупречно.
Я мертв, думал он, меня убили, и все же я жив. Мое тело умерло, теперь это просто болезнь, и ведь никто никогда об этом не узнает. Я буду ходить, гулять, но это буду уже не я, а нечто другое. Что-то настолько плохое, настолько злое, что мне даже и не представить. И это нечто станет покупать ботинки, пить воду, и, быть может, через какое-то время женится, и будет плодить новое зло в несметных количествах! И никто не будет подозревать об этом…
Теперь волна тепла заскользила вверх по шее, ударила в щеки, и они зажглись, будто он выпил стакан горячего вина. Губы пересохли и воспалились, а веки словно охватило огнем. Из ноздрей маленькими язычками вырвалось голубое пламя.
Ну вот и все, подумал он. Сейчас это захватит голову и укрепится в глазах, в каждом зубе, в каждой извилине мозга, в каждой волосинке и ложбинке ушей. И от меня совсем ничего не останется.
Он чувствовал, как мозг наполнился кипящей ртутью. Как левый глаз будто улитка ввернулся сам в себя, а затем вынырнул уже иным. Он ослеп на левый глаз. Левый глаз больше ему не принадлежал. Теперь это была вражеская территория. Язык исчез, его словно отрезали. Левая щека онемела. Левое ухо не воспринимало звуков. Оно тоже принадлежало кому-то другому. Это нечто, зародившееся в нем, и были те самые минералы, подменившие суть дерева, болезнь заменила каждую живую здоровую клетку.
Он попробовал закричать и услышал свой громкий, пронзительный вой. Мозг открыл шлюзы, и вот потоком унесло и правый глаз, и правое ухо, он ослеп и оглох, превратившись в сплошное пламя, кошмар, панику. В смерть.
Стояло прекрасное ясное утро, и свежий ветер подталкивал доктора, поднимающегося по тропинке к дому, в спину. Внезапно в окне он увидел полностью одетого мальчика. Чарльз не помахал в ответ на приветствие.
— Что это? Ты встал? Господи!
Доктор взлетел по ступеням. Задыхаясь, он ворвался в спальню.
— Почему ты встал с кровати? — накинулся он на мальчика и сразу же простучал грудную клетку, проверил пульс и потрогал лоб.
— Совершенно невероятно! Здоров! Здоров, клянусь Господом!
— Я больше никогда не заболею. Никогда в жизни, — объявил мальчик, спокойно глядя в огромное окно. — Никогда.
— Надеюсь, что так. Выглядишь ты прекрасно, Чарльз.
— Доктор?
— Да, Чарльз?
— Я могу пойти в школу сейчас?
— Думаю, что лучше отложить это до завтра. Ты нетерпелив…
— Да. Мне нравится школа. Ребята. Я хочу играть с ними, драться, плеваться, дергать девчонок за косички, пожимать руки учителям, перелапать всю-всю одежонку в раздевалке и еще хочу вырасти, и поехать путешествовать, и пожимать руки разным людям, а потом жениться и нарожать кучу детей, и ходить в библиотеки, и брать книги — я хочу все это! — говорил мальчик, не отрывая взгляда от окна, в котором сияло сентябрьское утро. — Как вы меня только что назвали?
— Что? — переспросил пораженный доктор. — Чарльзом, как же еще?
— В конце концов лучше, чем никак, — мальчик пожал плечами.
— Рад, что ты хочешь вернуться в школу, — сказал доктор.
— Я действительно жду этого с нетерпением, — улыбнулся мальчик. — Спасибо вам за помощь, доктор. Вашу руку.
— Будь здоров.
Они важно обменялись рукопожатием, а свежий ветер задувал в распахнутое окно. Они, наверное, целую минуту трясли друг другу руки, и мальчик, улыбаясь, благодарно смотрел на старика.
Затем, смеясь, мальчик сбежал с доктором вниз и проводил его к машине. Сзади шли родители и радовались тому, что все так благополучно завершилось.
— Здоров на все сто! — объявил им доктор. — Просто невероятно!
— И силен! — улыбнулся отец. — Можете себе представить — развязался сам! Не так ли, Чарльз?
— Неужели? — спросил мальчик.
— Именно! Но каким образом тебе это удалось?!
— Как давно это было… — проговорил мальчик.
— Да уж!
Все засмеялись, а мальчик потихоньку поставил босую ступню на дорожку, где спешили по своим делам несколько красных муравьев. Его глаза таинственно блеснули; родители продолжали спокойно болтать с пожилым доктором. Муравьи остановились, задергались и наконец замерли на цементе. Он не сомневался — насекомые были мертвы.
— До свидания!
Доктор уезжал, помахивая рукой из окошка автомобиля.
Мальчик пошел к дому. По дороге он смотрел на город и тихонько мурлыкал под нос «Школьные годы».
— Как хорошо, что он снова здоров, — сказал отец.
— Ты только погляди! Прямо рвется в школу!
Мальчик обернулся. Ни слова не говоря, крепко обнял их и расцеловал.
Потом, все так же молча, бросился в дом. В гостиной быстро распахнул птичью клетку и, запустив руку, погладил канарейку. Разочек.
Потом закрыл дверцу, отступил на несколько шагов и стал ждать…
