Еремей Парнов - По следам Воздушного корабля
Возможно, высший интеллект потому и является высшим, что способен исчерпать любую сущность до конца. Тогда действительно мы не вызовем в нем никакого интереса. В крайнем случае этот непостижимый для нас разум проявит к нам сдержанное любопытство. Причем доброжелательное, ибо бесцельное зло защита слабоумных. Подобный случай как раз и продемонстрировал Бела Балаж. Его новеллу можно рассматривать в качестве антитезы знаменитого "Чудовища" американского фантаста ВанВогта, где носителем сверхинтеллекта выступает человек, силой мысли разоружающий злую волю галактического пришельца.
В том-то и состоит магическая притягательность фантастики, что она позволяет взглянуть на одно и то же явление с разных сторон, как это отметил в свое время еще Каринти.
Вряд ли обитатели космоса будут похожи на те бесчисленные модели и карикатуры, которые создали фантасты Земли. Вряд ли поведение и эмоции, если последние и впрямь окажутся, иных биообъектов напомнят нам хотя бы одну из земных форм. Природа разнообразна, и нам не измерить ее возможности узкой меркой заурядной планеты, обращающейся вокруг захолустной звезды. Но иных мерок мы не знаем, их у нас просто нет, а в центре фантастики - ибо фантастика прежде всего литература изначально стоит Человек. Сила фантастического образа мысли в том и состоит, что он позволяет осознать присущие человеку слабости.
Балаж показал нам некий образец сверхчеловеческого разума, умолчав, однако, о соматических, если позволительно так выразиться, подробностях. Материальная основа шарообразного существа, особенности его размножения, схема метаболизма иными словами, все чисто биологические характеристики - остаются за кадром. И это понятно. Трудно, если вообще возможно, представить себе принципиально иную жизнь. Можно, конечно, как это сделал Балаж, предоставить все читательскому воображению или ограничиться крайне общей, ничего не говорящей характеристикой: кристалл, океан Соляриса, дух в колодце у Бредбери, почему-то полюбившаяся многим фантастам мыслящая плесень, о которой впервые упомянул академик Колмогоров. Но читательское воображение не заполнит созданный писателем вакуум, а общая характеристика будет столь же общо и формально воспринята. Попытка дать конкретную разработку также не сулит писателю особых успехов. "Придуманное" инопланетное существо либо продолжит смешной список чудовищ, либо окажется полностью геоморфным, земным по природе и привычкам. Вот, по сути, все мыслимые варианты. Как мы знаем, в научной фантастике всем им была отдана надлежащая дань.
В этом смысле пришелец в серебристом одеянии из рассказа Эндре Даража - лишь один вариант из многих, и, наверное, не самый оригинальный. Легче вообще не показывать носителей звездного разума, как это делает, скажем, Кальман Папай ("Снова и снова"), либо просто прибегнуть к спасительной поддержке юмора. Каринти, во всяком случае, именно так и поступал. Присущий ему непринужденный снижающий патетику юмор стал почти традиционным для венгерской фантастики. И не только фантастики. Возьмем, к примеру, рассказ "Невидимое оружие" Деже Кеменя - по существу чистой воды детектив с очень небольшой дозой фантастического элемента. В свое время близкие задачи успешно решала Мариэтта Шагинян. Смертоносный ультразвуковой диапазон певца-убийцы вызывает в памяти свисток, заставлявший жертву накладывать на себя руки ("Лори Лэн-металлист"). Но, невзирая на жанровые особенности и литературные реминисценции, рассказ выглядит довольно оригинальным. Причем как раз благодаря юмору.
На тонкой грани между научной фантастикой и детективом умело балансирует и Золтан Чернаи, один из самых популярных фантастов современной Венгрии. В известном смысле его новелла "Камни", в которой фигурируют алмазы, взращенные человеческим организмом, проливает своеобразный луч света на смутно угадываемые пока криминальные проблемы недалекого будущего. И опять-таки благодаря откровенно юмористической манере прогностическая функция произведения, несмотря на известную искусственность идеи, отнюдь не выпирает на передний план.
Рассказ "Черные и белые дыры" молодого писателя Петера Сентмихайи Сабо посвящен одной из наиболее увлекательных и спорных проблем современной астрофизики. Подобно герою "Космической одиссеи" А. Кларка, космолетчик Джек Флойд рассматривает загадочные объекты Вселенной как своего рода переходные коридоры в области иных пространственно-временных измерений. Эти, как их принято называть, сингулярные точки характеризуются поворотом "стрелы времени" и, как следствие, обратным течением биологических процессов. Лишь ценой собственной жизни (что, впрочем, весьма характерно для поэтики научной фантастики) Флойду удается подтвердить свою парадоксальную гипотезу. Здесь ярче всего проявляется идея жертвенности и личной причастности исследователя к объекту исследования. Высочайшей его ответственности не только за судьбы человечества, но, в какой-то мере, и всей Вселенной, ибо только через мысль было дано осознать самое себя слепой эволюции. Подобное одухотворение космических процессов и привнесение хрупкой человеческой теплоты в вечный холод пространства придают рассказу Сентмихайи Сабо особую эмоциональную глубину. Личная трагедия Флойда, бегущего от неотвратимых кошмаров раковой агонии, как бы растворяется в суровой и прекрасной бесконечности за бортом космолета, в неохватной бездне, пронизанной зовущим светом немигающих звезд.
Этот рассказ напомнил мне превосходный фильм польского режиссера К. Занусси "Спираль", где с обнаженной беспощадностью подлинного искусства исследуется тщетный бунт уходящего из жизни, но не смирившегося с неизбежность*)!) человека. И если порыв героя Занусси навстречу смерти сугубо локален и не способен всколыхнуть даже "микровселенную" больничной палаты, то самопожертвование Флойда, напротив, дарует человечеству высшую власть над временем, олицетворенным в Хроносе - самом неумолимом из олимпийцев. Это, если угодно, самоубийственный прыжок в бессмертие. Как отдельная личность, Флойд, несомненно, терпит крушение, которое в то же мгновение оборачивается триумфом, ибо все процессы, все состояния Вселенной диалектичны, жизнь торжествует над смертью и "черным дырам" неизбежно сопутствуют "белые".
Показать бесконечный во времени мир через смертного человека - едва ли не главная идея искусства. В венгерской научной фантастике она, бесспорно, стала центральной.
Так, на новом витке спирали, на новом уровне знаний воплощается вечная идея фантастики. Мимо нее, естественно, не смог пройти и Каринти, которого по праву называют венгерским Уэллсом.
