Виталий Овчаров - Жестокие истины (Часть 1)
-Седая прядь... - пробормотал он задумчиво, - Слева...
-Этот юноша со мной! - с нажимом повторил спутник Элиота
-Проходите! - словно просыпаясь от тяжелого сна, произнес жандарм и отступил в сторону, давая дорогу.
Они оказались в центре города. Дома становились всё выше и богаче: резные башенки и шпили, фасады выкрашенные гашеной известью, стройные колонны и бюсты предков перед дверьми. Затем они миновали мост с теснящимися по обеим сторонам купеческими лавками , свернули направо и остановились у двухэтажного дома с гранитными ступенями. Отворила им полная женщина в платке.
-Мастер Годар! - заявила она прямо с порога, - Говорю вам: когда-нибудь вы дождетесь неприятностей на свою голову! В такой поздний час ходить одному по городу: это же надо додуматься!
Служанка? - насторожился Элиот. Нет, быть того не может; служанке хозяин за такие слова точно заехал бы в ухо. А этот даже не поморщился: должно быть, привык. Значит - жена.
-Оставь, Орозия! Ты мне надоела! - сказал мастер Годар, входя в гостинную.
-Брали бы тогда хоть Аршана!
Нет, всё таки, служанка... Но как он терпит?
-Ты же видишь: я не один!
Толстая Орозия ожгла Элиота черными глазами и снова повернулась к хозяину:
-Этого молодого человека я не знаю, а вид его, говоря по чести, не внушает мне доверия.
При этих словах Элиот явственно вздрогнул и побледнел: ему вдруг почудилась ненавистная рожа жандарма Луами, и он подумал, что уж лучше смерть, чем снова в рудники. Мастер Годар, тем временем, успел раздеться и поднимался по лестнице, ведущей на второй этаж. Только сейчас, при ярком свете, Элиот смог разглядеть его, как следует: узкие - щелками, - глаза на худощавом лице, точеный нос, и слегка перекошенный рот с тонким обводом губ. На первый взгляд, было ему лет тридцать пять.
Услышав реплику Орозии, мастер Годар резко повернулся на каблуках и сказал с заметной ноткой раздражения:
-Зато его знаю я! Достаточно?
Элиот стоял у двери, оттаивая с мороза, и оживленно вертел головой. Всё поражало его в этой комнате: и огромный мягкий ковер со сценой мук Йоба, и камин, пышущий жаром, и две сабли, скрещенные на фоне круглого щита с непонятным рисунком. Он был переполнен свежими впечатлениями, как путешественник, открывший нежданно-негаданно неизвестную прежде страну. От былых страхов не осталось и следа - Элиот даже о своем голоде на время позабыл.
Орозия брезгливо разглядывала его. Так смотрят на шелудивого пса, побирающегося на рынке. В этом не было ничего удивительного: одежда Элиота не располагала к ее хозяину. Шапки у него не было вовсе, куртку заменял обыкновенный мешок с двумя прорезями для рук, а материалом для штанов служила парусина, жесткая, как жесть, и как жесть, гремевшая. Но и это меркло рядом с огромными деревянными башмаками, один из которых, к тому же, обуглился у носка.
-Любезная Орозия! - прозвучал сверху приглушенный расстоянием голос мастера Годара, - Накорми, пожалуйста, юношу, он голоден. Спать ему постелишь в гостинной.
-Помилуйте, мастер Годар! - воскликнула толстая Орозия, - У него же вшей целая армия! Пускай он в дворницкой переночует!
-Вшей можно вывести. И не спорь!
-Как же, вы их выведите, - бормотала Орозия, стряхивая с плаща хозяина снег, - знаем мы вас... Это вам не животы резать. Опять всё придется самой делать.
Это откровение - "животы резать", - всколыхнуло в Элиоте новые подозрения (вспомнилась народная мудрость: как бы раку с укропом не встретиться!). На каторге ему довелось повидать людей, которые запросто могли выпустить человеку кишки - глазом не успеешь моргнуть. Но ничто решительно не объединяло всех этих головорезов с мастером Годаром. И вшей ему зачем-то травить понадобилось... Лекарь, что ли?
Элиот давно уже мялся у порога: талая вода нескромной лужицей натекла под ногами. Но Орозия словно и не замечала его. Поворачиваясь и наклоняясь всем корпусом, похожая на океанский корабль в мелкой Линнской бухте, она продолжала заниматься своим делом так сосредоточенно, будто исполняла какой-то ритуал. Затем, подойдя к камину, развесила на железной решетке плащ и шляпу - сушиться, - и только после этого повернулась к Элиоту:
-Ну-ка, иди сюда, дружок!
Парень покорно подошел к женщине, волоча за собой мокрый след.
-Раздевайся! - последовал новый приказ.
За полгода, прошедших после бегства из рудников, Элиот отвык подчиняться, поэтому неохотно стягивал одежду и освобождался от своих чудовищных башмаков. Оставшись в одной тряпке, намотанной вокруг бедер, он почувствовал себя крайне неуютно, и с тоской поглядел на кучку лохмотьев, валявшихся на полу. И тут случилось то, чего он никак не ожидал. Орозия кошачьим движением цапнула повязку, и не успел он охнуть, как оказался совершенно голым. Элиот почувствовал, что краска бросилась ему в лицо, и машинально прикрыл срам рукой. Орозия фыркнула.
-Эх, мальчик мой! - сказала она весело, - Знал бы ты, сколько я вашего брата перевидала на своем веку!
Вещи Элиота полетели в камин, а Орозия куда-то ушла. Через минуту она вернулась, неся исподнюю рубаху до колен.
-Одень это пока, - сказала она.
Элиот влез в рубаху, облегченно подумав, что всё позади. Но он ошибся. Орозия ни за что не хотела укладывать его в чистую постель, поэтому ему пришлось пройти через еще одну пытку - купание. Само по себе это было не так уж плохо, однако Орозия и тут не оставила его в покое. Он сидел в глубоком деревянном чане по грудь в воде, а она пухлыми пальцами втирала ему в голову какую-то удивительно едкую дрянь.
-Это от вшей, - пояснила Орозия.
Элиот, разомлев от горячей воды, благодушно смотрел на женщину. Хочет со вшами воевать: пожалуйста, пусть воюет. Да только напрасные это хлопоты. К утру обязательно наползут новые, никуда не денешься. К этим насекомым Элиот относился по-философски, как к неизбежному, но вполне терпимому злу. У беспризорников даже развлечение такое есть: собрать сотни две вшей в тряпицу, а потом выпустить незаметно на камзол знатного господина, который, гад, миллостыню зажимает. Господин скачет, скребется сразу в двадцати местах, да площадными словами ругается - смешно... Но ничего такого Элиот говорить не стал: понял уже, что его мнение в этом доме - звук пустой. А раз так - самое лучшее помалкивать.
Потом был скромный ужин: пареная несоленая рыба с гречневой кашей и настойка из листьев брусники, слегка разбавленная медом. Орозия сидела рядышком, подперев румяную щеку рукой, смотрела, как он ест, и расспрашивала Элиота о его житье-бытье: кто, да откуда, да отчего шрам на левом боку... Прошлое Элиота было туманно: он отвечал односложно, не вдаваясь в подробности. Наконец, последовал тот самый вопрос, которго он так ждал, и так боялся:
