Гюнтер Браун - Утофант
Он любит ее, говорил Дидас, потому что, с одной стороны, она кажется ему загадочной - "в женщине, понимаешь ли, должно быть нечто загадочное", - а с другой, так он полагает, ее развитие превосходит обычный средний уровень. Он не разделяет мнения коллег о том, что она-де просто-напросто рецептивно переимчива. Упомянул он и о внешних достоинствах: Уну хотя и не назовешь красивой, но внешность ее определенным образом волнует, и у нее отличное гибкое тело, худощавое, но вовсе не тощее.
- И потому в самый раз на бульон, - подытожила она.
И это ему тоже в ней нравится: ее задиристость и ирония и то, что она никакого значения не придает комплиментам. Это свойственно женщинам, которые в них не нуждаются. Но и она пусть смело скажет ему, как его оценивает. Он не страдает повышенной чувствительностью, так что нет необходимости играть в вежливость, он умеет сносить критику. И, более того, будет рад ей.
- Даже и не знаю, - тихо ответила Уна. Просто взять да и сказать, что человек, мол, таков и таков, перечислив какие-то его черты, ей и в голову не приходило. Так, на ее взгляд, даже какой-нибудь предмет нельзя было по достоинству оценить - телевизор, скажем, или автомобиль. Лишь в определенных ситуациях, считала она, предмет показывает, каков он на самом деле. А с человеком и того сложнее. Ее представление о Дидасе было расплывчатым. Сумеет ли он развить в себе черты собственной индивидуальности? То, что ей в нем уже было известно, не являлось, на ее взгляд, индивидуальными особенностями.
- Ты, я вижу, колеблешься, - сказал он кротко. - Что ж, это лишь просьба, ты можешь все обдумать, совершенно не обязательно давать немедленный ответ; я застал тебя врасплох, ты уж меня прости, Уна.
Не проблескивала ли тут искорка индивидуальности? Способность к ожиданию?
- Мне надо заглянуть на Троицкие острова, - сказала она, - я должна там кое-что забрать. - Она знала, что у него есть свой самолет.
- Ну конечно, - сказал он, - завтра и полетим. Да и мне хочется побывать в твоих родных местах. Возможно, я лучше стану тебя понимать. Он рассмеялся. - Или еще больше запутаюсь в твоих загадках. В этом тоже есть свое удовольствие.
Самолет его был из породы напоминающих музейные экспонаты, однако надежных колымаг: летал небыстро, но зато на взрывобезопасной смеси, а в случае, если бы отказал мотор, мог спланировать на посадку. Правда, полет растянулся на два дня, пришлось сделать промежуточную посадку на Багамах и там переночевать. Когда же в лучах предполуденного солнца вынырнули Троицкие острова, Уна посоветовала Дидасу передать свой пеленг на Южную посадочную станцию для автоматического управления приземлением.
- К чему? - спросил он. - Я совершенно ясно вижу внизу взлетно-посадочную полосу.
- Я настаиваю на этом, - сказала Уна, - или я прыгаю.
- Да ведь полоса прямо у меня перед носом. - Перед носом-то перед носом, но атмосферные условия здесь совсем не такие, как у тебя дома. Вполне может оказаться, что эта полоса - просто фата-моргана.
Ты лучше прислушайся к указаниям с посадочной станции. Он с неохотой перестроился по сигналам.
- Вот пожалуйста, я их слушаюсь, но мы садимся теперь прямо в море. Смотри, ты же видишь, как уходит теперь полоса, мы сядем точнехонько рядом и покатимся вниз с утесов.
- Зайди еще раз, - сказала Уна. Дидас стал заходить снова. - А теперь включай автоматическое наведение.
- Ну нет, я лучше доверюсь собственным глазам, так я всегда садился наилучшим образом. А откуда ты знаешь специальную терминологию? - спросил он. - Ты что, знакома с техникой пилотирования?
- Я знакома с этими островами, и я говорю тебе, что здесь твои глаза тебя обманывают.
- Мои глаза никогда еще меня не обманывали. Не обманут и на этот раз. Я всего неделю назад прошел обследование. Результат - 1-а.
- Ну неужели ты не можешь мне поверить? Ведь я здесь дома, Дидас!
- А я веду самолет. У меня удостоверение в кармане и ответственность на плечах, и я буду полагаться на мои собственные глаза.
- Только не здесь, - сказала Уна, - не на островах Смещения.
Он пропустил это мимо ушей и стал снижаться по собственному разумению. Когда наушник разразился предостерегающими восклицаниями, он его отключил.
- Они лишь сбивают меня с толку, я иду точно на полосу, видишь, Уна? Аккуратненько на середину полосы, - гордо говорил он.
В действительности самолет опустился в сотне метров от полосы, на комковатом и каменистом поле. Уна еще успела застопорить двигатель, но все же самолет от удара развалился, ремни безопасности оборвались и обоих швырнуло с безжалостной силой.
Вытаскивая Дидаса из-под обломков, Уна кивнула на валявшиеся кругом части разбитых машин.
- Я думала, ты окажешься умнее своих предшественников.
Дидас продолжал упрямо твердить о своем якобы безукоризненном пилотировании при посадке:
- Но я же ведь не слепой. Я держал полосу точно по визиру.
- Держал, ну конечно, держал. Вот только от машины твоей остались теперь одни рожки да ножки.
Уна думала: "Но все-таки он продемонстрировал индивидуальную черту упрямство, готовое отстаивать себя не на жизнь, а на смерть. Что ж, будем собирать свои кости".
- Воздух здесь другой, - с трудом проговорил оглушенный Дидас, когда она извлекла его из-под руин самолета. - Но я все делал как надо, в этом меня никто не переубедит.
"Просто непоколебимое упрямство, - подумала она. - Способна ли реальность излечить его?"
И она мягко сказала:
- Ты еще взглянешь на это иначе, Дидас, можешь мне поверить.
Вдали она заметила автомобиль, которому предстояло доставить их к зданию навигационной службы. Машина медленно приближалась, и уже можно было различить на ней красный крест.
То, что прибытие ознаменовалось катастрофой, не слишком потрясло Уну. Быть может, Дидас теперь поневоле станет благоразумнее и постарается учитывать атмосферные особенности этого края и даже попытается, глядишь, приноровиться к ним и научится в конце концов вести себя в новых условиях. Тем горше было разочарование Уны, когда ей, словно ребенка, пришлось тащить его за собой, целиком занятого, по-видимому, мыслями о том, как доказать, что садился он как следовало, строго по правилам. А если что и не так, то все дело в посадочной полосе.
Уна предприняла попытку объяснить ему те необычные свойства атмосферы, вследствие которых условия, царившие на островах Троицы, были совершенно другими и всякая вещь представлялась другой, и не только по-иному, чем в родной Дидасу метрополии, но другой и в сравнении с самой собою, раз за разом, все снова и снова, что-то подобное тому, как различие преломлений света в воздухе и в воде становится заметным лишь на их границе.
