Дмитрий Биленкин - Фантастика, 1966 год. Выпуск 3
И межпланетчик «погиб». Ему запретили летать, поместили в санаторий «чинить нервы».
Эти воспоминания всегда будили в Полынове злость.
Нервы! Сколько можно доказывать всем и каждому, что они требуют неизмеримо большей заботы, чем механизмы? И на Земле и в космосе. Особенно в космосе. Ладно, пусть тот же Бааде считает психолога кустарем, пусть! Шумерин, конечно, не чета Тугаринову, но на всякий случай он, Полынов, обязан позаботиться, чтобы сейчас капитаном не овладели ненужные мысли.
— Интересно, — сказал Полынов, — каким окажется Меркурий?
— Обыкновенным, — ответил Шумерин, не задумываясь. Его руки отдыхали на подлокотниках кресла. — Мы знаем о Меркурии почти все. АМС-51, АМС-63, я уже сбился со счета, сколько их там побывало.
Бааде, севший было за расчеты, поднял голову.
— Ты, Михаил, не романтик. Сухарь ты. На встречу с новой планеты, — он важно поднял палец, — надлежит идти как на свидание с Прекрасной Незнакомкой.
Иногда трудно было понять: иронизирует Бааде или говорит серьезно.
— Правильно, — подзадорил Полынов, — пока не поздно — почитай Блока. Способствует настрою. А то какой в тебе будет азарт, когда ты впервые вступишь на Меркурий?
— К чему мне все это, я не мальчишка…
— А солидный капитан-межпланетник, — подхватил Полынов. — Между прочим, я однажды слышал хорошие слова: «Мы стареем потому, что стыдимся молодости».
Шумерин что-то пробурчал и протянул руку к киберштурману, давая понять, что ему некогда.
— О, это колоссальная мысль! — проронил Бааде, качая головой.
— А вы вспомните, — не выдержал Шумерин, — каким нам представлялся Марс! Необыкновенным, таинственным. Прилетели. И ничего особенного.
— Вот это да! — Бааде снова оторвался от расчетов. — А епихордизация, например?
— Я не о том, поймите. Для ума там много интересного. И на Венере тоже. Я же говорю о чувственном восприятии… Небо, песок, горы… Похоже, все похоже!
— И ты разочаровался? — Психолога заинтересовал разговор. Он открывал в капитане что-то новое.
— Разочаровался — не летал бы. Просто я не жду встречи с Прекрасной Незнакомкой, как вы только что выразились.
— Правильно, — сказал Бааде. — Правильно! Дважды два — четыре, и никаких гвоздей. Все остальное эмоции, я тоже так считаю.
Полынов ничего не сказал. Он вслушивался. Рубку всегда наполнял легкий стрекот — лишнее напоминание о титанической работе, которую ведут спрятанные за панелями и кожухами приборы: тысячи, миллионы всяких там реле, схем и прочих деталей, электронной кабалистики. Теперь стрекот чуть усилился. Значит, жди сигнала посадки.
— Знаешь, Михаил, кто ты? Думаешь, скептик? Межпланетный Печорин? Ничего подобного. Ты примитивный мистик, как тот школьник, который твердит перед экзаменом: «Провалюсь, провалюсь», в надежде, что судьба любит поступать наперекор.
Молчание. Шумерин смотрит в обзор.
— Яша, у нас, по-моему, еще масса дел, — наконец проговорил он. Вежливый подтекст: «Я занят, ты мне мешаешь».
«Все в порядке, — решил психолог. — Теперь он будет переживать. Переживай, переживай, это заставит тебя забыть о своем положении Ионы во чреве кита».
Меркурий уже напоминал о себе. Органы чувств корабля ощущали его близость. Поверхность планеты ощупывали импульсы радаров; разглядывали глаза телескопов — пристально, километр за километром; пальцы дистанционных анализаторов, управляя бомбозондами, шарили в атмосфере. Ничего этого люди не видели и не слышали: все представало перед ними в препарированном, дистиллированном образе цифр, знаков, электронных символов. Впрочем, люди могли любоваться серебристым, слегка затуманенным, быстро растущим серпиком планеты. Или следить за ускоренным бегом цифр и знаков, чтобы поправить корабль, если нужно. Но этого, как правило, не требовалось.
Когда до поверхности осталось совсем немного, включилось еще одно реле, ибо пришло время напомнить людям, чтобы они сделали то-то и то-то. Зажглось табло, прозвучал сигнал, кресла пришли в движение, занимая противоперегрузочное положение. Все захлопотали.
Послышалось гудение, оно охватило весь корабль — заработала тормозная установка. Огромный корабль первого класса «Александр Невский» падал вниз: туда, где был невидимый Меркурий. Но люди могли видеть небывалое — первую посадку на эту планету — опять лишь в зеркале осциллографов, в электронных рисунках кривых.
Перегрузка росла. Вопреки этому, вопреки растущей тяжести они ощущали падение, от которого холодело в груди.
Они падали из космоса, из пустоты, и она уходила из-под ног, разваливалась, крошилась; сжавшееся тело невольно ждало удара.
Он не замедлил последовать.
Конечно, смешно было назвать его ударом: просто толчок.
Как при внезапной остановке лифта. Но его слишком долго ждали.
Спинки кресел приподнялись и посадили их. Шумерин вытер пот.
«Пожалуй, мы так избалуемся, — подумал Полынов. — Летели, летели — томились; сели в кресла, поволновались чуть-чуть; толчок — здрасьте! — Меркурий! Пассажиры могут выйти…» Но выйти они пока не могли. Нельзя было открыть люк, покуда автоматы не проведут разведку по «форме № 7». Замеры радиации, напряженности полей, пробы на присутствие вирусов, невесть что еще, пулеметные очереди цифр и символов в окошке анализатора, прежде чем загорится зеленый огонек и электронный мозг голосом хорошенькой стюардессы объявит: «Выход разрешен. Необходим скафандр №…» Они стояли друг против друга, смущенно улыбаясь и решительно не зная, как держать себя в такую минуту. Хорошо, Бааде умудрился обезвредить киноаппарат, который автоматически срабатывает при посадке и запечатлевает для истории их лица.
— Включите-ка звукопеленгатор, — нашелся Полынов.
Шумерин пожал плечами (какой может быть звук в столь разреженной атмосфере?), но просьбу выполнил.
Звук, однако, был. Космонавты переглянулись. Первый услышанный ими на Меркурии звук донельзя напоминал что-то.
— Похоже на шуршание сухих листьев, — определил Полынов.
— Вот-вот, — не удержался Шумерин. — Летели на край света послушать шелест осенних листьев.
— Согласитесь, однако, что мы не ожидали этого. Неужели ветер?
— Скоро узнаем.
Когда ждешь, время обретает тяжесть, от которой болят плечи. Шумерин уже начал переминаться с ноги на ногу.
Наконец кибернетическая «стюардесса» смилостивилась.
Она подтвердила, что человека за бортом не поджидает никакая опасность.
— Вы — первым, — почему-то переходя на «вы», сказал капитану Полынов.
Он стоял у люка и смотрел, как Шумерин медленно и неуклюже спускается вниз.
