Анатолий Шалин - Трудности контакта
Так и на этот раз. Подлетаем, и вдруг на одной из планет замечаем явные следы разумной деятельности. Ну там в одном районе остров термоядерным взрывом разворочен, неподалеку видна обширная пустыня явно искусственного происхождения. Опять же и анализ атмосферы показывает наличие в воздухе планеты всякой гадости. Одним словом, следы вполне развитой цивилизации. Мы, конечно, рады: — не зря в такую даль тащились. Встреча с родственниками по разуму, как ни крутите, — событие. Понятное дело, стали готовиться: я побрился, причесался. Про Лешку говорить нечего, он перед зеркалом три часа скафандры примерял. Все ему модели не правились. Впрочем, это простительно, все же в том медвежьем углу мы представляли человечество и, конечно, не хотели ударить в грязь лицом и показаться этакими дикарями. Напялив свои лучшие скафандры, вылазим наружу. До сих пор не могу вспомнить, которая из моих конечностей первой погрузилась в грязь той планетешки. Как будто бы это была правая нога, но впоследствии я стал все больше подозревать в таком постыдном проступке свою левую ногу. Да… Сразу за мной выпрыгнул Штопор, а за ним снизошел, это самое подходящее слово для описания данного действа, Гаврилов. Мы огляделись. Оваций почему-то не последовало. Более того, вокруг не наблюдалось ни одного зрителя, и вся церемония прошла, таким образом, впустую. Меня это, правда, не очень огорчило, я как раз вспомнил, что оставил на корабле свой именной лучевой пистолет, старой, но, впрочем, вполне надежной конструкции. Конечно, обитатели планеты разумны, я против них ничего не имел, но места все же дикие, окраина галактики, черт его знает, какие зверюги водятся. Простые правила безопасности, знаете ли, требовали что-то иметь при себе для защиты от хищников и всяких пресмыкающихся. Гаврилов же в этот раз стал меня уговаривать оружие не брать.
— Что они о нас подумают? — начал он. — Мы же мирные исследователи. Неудобно как-то…
— Плюнь, — говорю, — на неудобства. Что они подумают — меня мало волнует, а за пистолетами надо вернуться.
Тут он давай меня упрашивать:
— Вы мне, капитан, — говорит, — контакт сорвете! Такая возможность раз в столетие бывает. Человечество нам не простит. У вас, Спиридон Иванович, просто звериный характер, что это за манеры — бренчать оружием. Я вынужден буду по возвращении на базу написать докладную! — Кричит он мне это, а сам чуть не плачет. Будь это в другом месте и при других обстоятельствах, я бы ему показал! Капитану угрожать докладными! Такое нарушение дисциплины прощать нельзя, но здесь, вижу, парень не в себе — первый дальний полет, контакт с чуждым разумом — понять можно, и я с ним согласился.
Это и было моей основной глупостью. Так и отправились мы бродить по той чертовой планетке этакой делегацией кротких ангелов, не захватив ни лучевых пистолетов, ни гравитационных излучателей, в общем, никаких верительных грамот, кажется, даже перочинного ножа при себе не оказалось. И попались, конечно! Километра от аппарата не отошли, как налетела на нас стая каких-то четвероногих и трехруких мерзавцев. Скрутили нас и поволокли… Притащили в какой-то зверинец, я не шучу, кругом стоят клетки с растениями и животными. Ну, там змеи, крокодилы, кенгуру разные… Нас в одну пустую клетку поместили. Вокруг толпа собралась. Смотрят, оценивают, между собой о чем-то совещаются. Какой-то хмырь табличку притащил и, гляжу, над клеткой нашей устанавливает. Мол, звери такие-то, пойманы там-то. Положеньице, сами понимаете. Гаврилов растерялся, он такого оборота событий явно не ожидал. Начинает этим трехруким лопотать что-то о межпланетных соглашениях, сириусианскую конвенцию приплел, а сам даже свой дешифратор включить забыл. Аборигены эти, конечно, смотрят на Алешку обалдело, что за музыка? Тут уж я включаю свой прибор и с дословным переводом на их родной диалект начинаю ораторствовать.
— Что же вы, — говорю, — подлецы, делаете? Мы такую даль к вам тащились, а вы нас в клетки! И еще братья по разуму называетесь!
Они мне отвечают в том смысле, что вы к нам в родню не лезьте, а что у вас разум есть — так это еще нужно доказать. Я возмущаюсь:
— Какие еще доказательства? Речь! Приборы! Разве этого мало?
— Это ничего не значит, — говорят они мне. — У нас и курицы говорить умеют, а с приборами каждая мартышка обращаться научилась.
М-да! Посмотрел я на них, вижу публика дикая, импульсивная. Таких только эффектами возьмешь. Тогда-то я и пожалел о своем излучателе. Какой прекрасный повод продемонстрировать мощь человеческого разума, я бы им всю клетку вдребезги разнес и еще кое-что попортил, а так делать нечего.
— Ладно, — говорю, — давайте я вам какую-нибудь теорему из области высшей математики докажу.
Смотрю, смеются:
— Это не довод.
У них, оказывается, знание математики врожденное, также, например, как у нас умение дышать. Там каждый младенец нашим профессорам пять очков вперед даст. Вижу, положение ухудшается. Перебрал я еще сотню доказательств — и все впустую. А эти трехрукие тем временем установку подкатили и собираются Алешку Гаврилова препарировать. Не знаю, может, они решили, что он не вынесет жизни в зверинце, или еще по какой причине, но собираются на нем изучать наше внутреннее строение. Я, как такое увидел, прямо из себя вышел:
— Не дам, — говорю, — товарища резать!
А аборигены мне вполне резонно отвечают:
— Вот вы и продемонстрировали нам свою неразумность. Сами же хотели, чтобы мы убедились в наличии у вас разума, а теперь, когда наш хирург-таксидермист собирается добраться до содержимого ваших черепных коробок, начинаете возмущаться!
— Этим методом вы убьете моего товарища, и его разум! Я протестую! — кричу им. — У вас должны быть другие критерии разумности! Требую создания экспертной комиссии и экзамена на разумность!
Аборигены почесали загривки, пошептались между собой и решили пока оставить нас в покое.
— Ладно, — говорят, — будет вам экзамен. Сегодня уже начальство поздно беспокоить, а завтра утром соберем консилиум.
С этим они и разошлись. И наступила совершенно дикая, кошмарная ночь, наша первая ночь на планете. Брр! До сих пор вспоминаю с дрожью и отвращением то, что мы пережили с Гавриловым в ту ночь в инопланетном зверинце, запертые в тесную вонючую клетку. Вокруг тьма, небо тучами заволокло, порывы холодного ветра. Тошнотворные запахи. Рядом кричат какие-то попугаи, в соседних вольерах прыгают и дерутся трехрукие обезьяны. В клетках с бассейнами плюхаются не то бегемоты, не то волосатые крокодилы. Рядом воют всякие хищники, шипят гигантские змеюги. Словом, лучше но вспоминать. Алексей за ту ночь чуть не поседел, а у меня потом недели две дергалось веко на левом глазе. Так-то вот, мальчики, они, контакты эти, дешево не даются. Всю ночь я ругал себя, Алексея и проклинал аборигенов.
