Кир Булычев - Воспитание Гаврилова
Вся сцена свидетельствует о том, что Гаврилов сделал выводы воспитательного порядка.
– Что сейчас там происходит? – спросил Ложкин, выглядывая из-за куста.
– Учитывая тот факт, что Гаврилов смог овладеть собой, наша система переключилась на поощрение. Она его гладит.
Гаврилов не заметил поощрения. Он думал.
Потом, не глядя на наблюдателей, пошел домой.
В пути пришлось задержаться, так как в сквере у церкви Параскевы Пятницы пионеры сажали молодые деревца. Прибор заставил Гаврилова ринуться к пионерам и в течение часа копать ямы и носить воду, помогая им. Пионеры удивлялись, но не возражали. А Гаврилов думал.
Грубин с Ложкиным были довольны экспериментом. Они устали следить за Гавриловым и, когда тот вернулся домой, хотели прибор снять. Но к их удивлению, подросток наотрез от этого отказался.
– Уговор был, – сказал он, – до завтрашнего утра.
– Как действует! – Ложкин был поражен.
– Перевоспитываюсь, – коротко ответил Гаврилов.
Вечером он был вежлив с матерью, убрал и вымыл за собой посуду, подмел комнату, вымыл окна. Мать была убеждена, что он заболел, и еле сдерживала слезы.
А Гаврилов думал.
В тот день он впервые воочию столкнулся с принципом изобретательства. Он заключается в том, что изобретение обязательно палка о двух концах: оно рассчитано на благо, но от этого блага кто-то страдает. От новой сети страдает рыба, от новой плотины страдает рыба, от замечательной фабрики, построенной на берегу реки, страдает рыба, от волшебных удобрений, что выливаются на поля, а потом с дождевой водой попадают в озеро, страдает раба. Всегда найдется какая-нибудь рыба, которая пострадает от могучего прогресса.
Гаврилов не хотел быть рыбой. Даже за кассеты.
Ночью он разобрал прибор и тщательно исследовал его.
Ранее его не тянуло к изобретательству, потому что лично его это не касалось. Испытание, которому его подвергли соседи, дало толчок его творческой энергии.
Разумеется, сообразительному подростку ничего не стоило поменять в приборе полюса и получать поощрения за грубость или отлынивание от работы. Но Гаврилов сделал шаг вперед, потому что был талантлив.
За ночь он разобрал на детали ценный магнитофон «Сони» и телевизор «Рубин».
К утру новый вариант прибора был готов и отлично уместился в дедушкином серебряном портсигаре. И Гаврилов лег спать.
Разбудил его голос Грубина.
– Коля! – кричал Грубин со двора. – Сутки прошли. Держи деньги на кассеты. Отдавай машину.
– Сейчас приду, – отозвался Гаврилов.
Грубин и Ложкин стояли посреди двора.
Гаврилов вынес им прибор. Свой лежал у него в кармане.
– Давайте кассеты, – сказал он.
– Вот деньги. – Грубин полез в карман. Грубин держал слово.
– Не нужны ему деньги, – отчеканил Ложкин. – Деньги развращают молодежь. Пускай скажет спасибо, что мы его добру учили.
– Вы обещали, – кротко сказал Гаврилов.
– Вот сейчас твоей матери скажу, как ты взрослых шантажируешь! – возмутился Ложкин. – Да я... Да как ты...
И Ложкин замер с открытым ртом.
– Что такое? – удивился Грубин. – Что случилось?
Ложкин хлопал глазами и молчал.
– Уловив специфическое сокращение гортани, – спокойно ответил подросток, – включилась парализующая система.
– Да как же? – Грубин был потрясен. – Ведь Ложкин к прибору не подключен!
Гаврилов ничего не ответил.
В отличие от первобытной, примитивной модели Грубина, прибор Гаврилова действовал на расстоянии.
![Анатолий Гаврилов - Вопль впередсмотрящего [Повесть. Рассказы. Пьеса]](/uploads/posts/books/127446/127446.jpg)
![Анатолий Гаврилов - Берлинская флейта [Рассказы; повести]](/uploads/posts/books/124036/124036.jpg)
