Геннадий Гор - Глиняный папуас
Теперь я хочу рассказать о Витьке Коровине и его жизни еще до того случая, когда у папуаса отломился палец.
Витька Коровин старался походить на взрослого, и это даже ему удавалось. Иногда мне казалось, что он имел право отпустить себе бородку и усы, если, конечно, они стали бы у него расти. Но усы и бородка, как известно, растут только у тех, кто достиг положенного для них возраста. А Витька еще не достиг. Наружность у него была детская: вздернутый нос, оттопыренные уши, веснушки на подбородке и на пальцах, насыпанные, как манная крупа.
Характер у него был не детский - в этом все дело.
На лице Витьки появлялась усмешка, когда кто-нибудь из нас, увлекшись, делился своим желанием .совершить что-нибудь выдающееся - какое-нибудь путешествие, подвиг или большое научное и техническое открытие. Не то чтобы Витька был против научных открытий и подвигов, но он, совсем как взрослый, не верил, что эти выдающиеся открытия и подвиги совершит кто-нибудь из нас. При взгляде на Витьку и на его усмешку возникала нелепая мысль, что приключения, подвиги и разные великие открытия случаются только в интересных книжках, а в жизни все наоборот и почти нет подвигов и всяких открытий. Домашние хозяйки идут с сумками и авоськами на Деребкинский рынок, в окно парикмахерской видно, как парикмахерша стрижет и бреет красивого молодого интеллигента, на перекрестке скучает милиционер, газетчица в киоске продает газеты, и, кроме этого, пока нет ничего, все остальное только в книжках. Все это можно было подумать, глядя на Витькипу усмешку и вообще на недоверчивое выражение его лица. Уж очень любил Коровин все привычное и доступное, все, что рядом с ним на Петроградской стороне или на Васильевском острове, а то, что далеко, в прошлом или будущем, то он не ценил. И еще он ценил тишину. Да, тишину. Терпеть он не мог шума. В этом мне пришлось убедиться, когда меня посадили с ним рядом, за одну парту, желая, чтобы я научился от него вести себя тихо, примерно.
Я много думал о том, что за человек Витька Коровин и почему он все делает медленно, осмотрительно, не спеша, обдуманно и спокойно.
Однажды я спросил его:
- А верно, что ты любишь тишину?
- Верно.
- А за что ты ее любишь?
Витька удивленно посмотрел на меня.
- Как за что? За то, что она никому не мешает. И вообще я люблю всякий порядок.
- Нет ничего скучнее порядка,- сказал я.
- А ты докажи,- сказал Витька.
- Как я могу это доказать,- сказал я,- это же не теорема, для которой Эвклид или Пифагор придумали доказательства еще две тысячи лет тому назад,
- Значит, не можешь доказать! - сказал Витька торжествующим голосом.
- Не могу. А ты можешь доказать, что тишина - это хорошо?
- Могу,- сказал Витька. И стал перечислять, почему тишина и порядок лучше шума и беспорядка.
Я долго искал убедительный аргумент против тишины. Потом сказал:
- А тишину любят только старухи.
- А старухи разве не люди? - возразил Витька.- Ты тоже когда-нибудь состаришься.
- Но старухой я никогда не буду.
- Докажи! - сказал Витька.
И он насмешливо посмотрел на меня, очевидно, думая, что я стану доказывать.
На другой день после этого спора я принес в класс интересный научно-фантастический роман и показал его Витьке.
- Где происходит действие? - тотчас же осведомился Витька.
- На Луне, на Марсе и в одной из далеких малодоступных галактик.
- Хорошо,- сказал Витька и усмехнулся.- А кто написал эту книжонку?
- Кто? Один известный писатель. Кто еще мог ее написать?
- Отлично,- согласился Витька зловещим голосом. - А он хоть раз побывал на Луне, на Марсе и в одной из далеких малодоступных галактик?
- Пока еще не бывал, но со временем...
- Ну, вот,- оборвал меня Витька.- Значит, он написал о том, чего не знает. Нет, я таких книжек не читаю.
- А что ты читаешь?
- Справочники, энциклопедии и разные исторические документы.
Документы... Я почему-то не люблю этого слова. Оно мне всегда казалось каким-то неприветливым, чужим и созданным для тех, кто не доверяет и сомневается. А Витька это слово любил. Не знаю, любил ли он слово "посторонний"; я терпеть не могу этого слова, и, когда читаю "Посторонним вход запрещен", во мне все кипит. Я вообще считаю, что посторонних не должно быть.
А Витька, действительно, любил словари и разные документы. И однажды он мне показал документ, в котором удостоверялось, что он, вышепоименованный Впктор Викторович Коровин, член общества друзей природы и обязан ее защищать, и что-то еще в этом роде.
Я его спросил:
- Что, это сама природа тебе выдала такое удостоверение?
- Природа,- ответил Витька.- А тебе что, завидно?
- А какие у тебя обязанности? - спросил я.
- Повсюду защищать растения и посадки, деревья и траву, а также животных.
- Я и без удостоверения их защищаю,- сказал я.
Над столом на стене Витькпной комнаты висело расписание, составленное им самим,- столько-то часов на физкультуру и защиту природы, столько-то на занятия английским языком, столько-то на шахматы, столько-то на прогулку и наблюдение за всем окружающим.
Свои наблюдения Коровин записывал в толстую тетрадь с клеенчатой обложкой. Однажды он меня спросил:
- Ты знаешь, что такое афоризм?
- Приблизительно знаю.
- Афоризм,- сказал Витька,- это сгусток мысли.
- Вроде сгущенного молока? - вырвалось у меня.
- Обыватель!
- Кто?
- Ты. Фарисей. И вообще мне не о чем с тобой разговаривать.
Два дня мы после того не говорили, так обиделся Витька за то, что я афоризм сравнил с молочной сгущенкой. Потом мы помирились, и разговор зашел о времени. Витька сказал мне, что он так хочет использовать свое время, чтобы не потерять ни одной секунды. Я стал ему возражать и говорить о том, что время идет быстро, когда не думаешь о пользе, и, наоборот, оно течет медленно, когда принимаешь лекарство, учишь урок или слушаешь нравоучение. И Витька стал уверять меня, что он нашел способ, благодаря которому он сможет использовать каждую минуту, но что этот способ он пока держит в в секрете.,
- А когда ты его рассекретишь? - спросил.
- Может, и никогда.
- Хочешь унести тайну с собой в могилу?
- Попытаюсь,- сказал Витька.
И вот случилось никем не предвиденное событие. В Витьку попала стрела. А тот, кто ее пустил, уже снова стоял на своем месте у стены и снова держал в руках лук. И посетителям и экскурсантам было немножко не по себе. Они старались не задерживаться возле этого экспоната, забывая о том, что подобный несчастный случай может повториться только через десять тысяч лет.
Я пришел один и долго-долго стоял возле экспоната, смотря на приклеенный палец и на стрелу с острым наконечником, потом пошел туда, где стояло чудовище с тремя руками. И я думал: правильно ли поступила природа, дав человеку не три руки, а только две? Допустим даже, что правильно, но третья рука все равно могла бы пригодиться. А возвращаясь из музея, я все время думал о том, что бы я делал, если бы имел третью руку. И когда глядел на прохожих, мне казалось, что у них чего-то не хватает. Но довольно о третьей руке, тем более, я читал недавно, что эволюционный процесс ничего не делает зря и двух рук нам вполне достаточно. Теперь пора вернуться к Витьке. В школе рассказывали, что хирург, старик с серебряными усами и в генеральских лампасах, вытащив стрелу из Витькиной груди, сказал:
