Иван Андрощук - Третий дождь
ЧИСТЫЙ ДОЖДЬ
Погоде, кажется, надоело испытывать… Синоптики… сегодня… дожди по всей планете… Более того… экологически абсолютно чистые… кошмары сорок… и пятьдесят… не повторятся.
– Странно, – прокомментировал Турчин.
– Я бы не сказал. Уже в наше время на Земле шли дожди, от которых расползались зонты. Атмосфера до такой степени была насыщена всякой дрянью, что люди теряли сознание прямо на улице. Очевидно, сообщению предшествовала продолжительная засуха – вот почему такое внимание дождю.
– Но что значит – «дожди по всей планете»? Разве возможно, чтобы на всей планете стояла одинаковая погода? И что это за кошмары, которые «не повторятся»?
– Скорее всего, произошла экологическая катастрофа. Экосистема агонизировала – отсюда «кошмары», которые, по всей видимости, были предварительными этапами всемирной катастрофы. Это могло быть что угодно – землетрясения, вулканы, те же кислотные дожди. Поэтому и засуха могла охватить всю планету – агония биосферы не ограничивается отдельными регионами. Вот только дождь оказался не столь чистым, как обещали газеты. И был началом последнего акта трагедии.
– Погоди, погоди. Если бы катастрофа была экологической, погибли бы не только люди. Пострадали бы фауна, флора, изменился бы рельеф, состав атмосферы. Но ведь всё осталось как прежде – не стало только людей. Мне всё же кажется, что имело место нашествие. Всё небо над Землей в одну ночь оказалось затянутым тучами – и люди, изнывающие от засухи, поверили в дождь. Обрати внимание: ждали дождей экологически чистых, а это на тогдашней Земле было вряд ли возможно. Значит, облака пришли на Землю из космоса. И несли в себе они не дождь, а неисчислимые полчища пришельцев. Ведь облака – прекрасная маскировка для космического флота.
– Твоя версия не выдерживает критики. Какой нужен флот, чтобы заполнить всё околоземное пространство? Да и зачем завоёвывать, а потом сразу бросать планету? Чтобы сделать её плантацией эвеланов? Но ведь не похоже, что деревья посажены – в их расположении нет никакого порядка. Семена неземных растений в окрестности космопорта могли попасть с экипажами возвращающихся кораблей, – после катастрофы было уже не до карантина. Ещё вариант – если деревья растут не только в порту, но и в городе. Возможно, эвеланы – своеобразный сорняк, произрастающий на руинах человеческих цивилизаций. Вот почему мы видели их на Адонисе.
Эвеланы росли не только в порту. Они стояли и на шоссе, ведущем в город, – причем не на обочинах, а прямо на проезжей части. Чаще всего под ними покоились прогнившие остовы автомобилей, мотоциклов, автобусов. Росли небольшими группами по четыре-пять, реже по два-три, ещё реже – по одному. В одном месте, обступив опрокинутый автобус, стояла целая рощица эвеланов – так, что невозможно было проехать. Панасу пришлось расчищать дорогу бортовым лучемётом.
– Стервятники, – глухо сказал Петров. – Они растут только там, где были люди.
– Вряд ли. Разве может стервятник триста лет не менять добычи? – большой эвелан рухнул на планетоход, целяясь множеством ладошек за смотровые окна. Петрова передёрнуло.
– Прекрати палить, – сказал он Турчину.
Выехали на пригорок. Впереди открылась панорама города – для Панаса он был родным. Турчин узнавал его: стремительные каменные строки улиц, нацеленный в небо шпиль телецентра, как будто вросшие в холмы – или, скорее, выросшие из них – соборы и замки цитадели. Даже уродливые каменные изваяния, фаллически торчащие на крутых берегах, теперь не раздражали, как обычно, а согревали душу приятным теплом узнавания.
– В городе эвеланы, – сказал Петров. Он был прав: город был буквально затоплен зеленью, и деревья, заполнившие улицы, даже отдалённо не напоминали привычные здесь каштаны и липы. Зато очень напоминали деревья на улицах мёртвых городов Адониса.
– Они растут даже на балконах.
– Но их нет на крышах. И на Адонисе не было. Странно: обычно в заброшенных домах растения захватывают сперва крыши, а уже потом – карнизы и балконы. Тем более, если они упали с неба.
– Но ведь это стервятники. Они растут только там, где были люди.
«А ведь мы уже смирились, – подумал Турчин. – И говорим о погибшей родине как о чём-то, не имеющем к нам отношения. Должно быть, это потому, что столько раз натыкались на брошенные и погибшие миры. Местная группа, Танатос, Адонис, Нефертити… Там, как бы ни было тяжело видеть запустенье и смерть, нас спасало ощущение родины. Нас спасало то, что нам было куда возвращаться. Теперь мы уже вернулись и больше возвращаться некуда. Почему же мы так быстро успокоились теперь, когда погибло всё, чем мы жили и ради чего стоило жить? Или где-то в глубинах душ мы уже знали о катастрофе – ещё там, на Партеноне?»
Они уже подъезжали к городу – во дворе крайнего дома, у самых ворот, рос исполинский эвелан.
– Минутку, Ермил, – Петров остановил машину. Турчин опустил лучемёт и у самой земли перерезал ствол исполина. Дерево рухнуло и замерло на руках нескольких собратьев, стоящих поодаль, в глубине двора. Панас выбрался наружу и некоторое время колдовал у свежего пня. Затем вернулся в машину, явно озадаченный.
– Поехали, – сказал он.
Дорога превратилась в улицу предместья, по обе стороны которой тянулись когда-то расписные одноэтажные дома с признаками естественной смерти на фасадах. То тут, то там во дворах росли эвеланы.
– Странная история получается, Петров. Обычно растение взрывает асфальт изнутри. Здесь же покрытие как бы продавлено сверху. Выходит так, что деревья всё-таки сами пришли. Этому дереву триста семьдесят лет. То есть в год нашего отлёта ему уже было больше шестидесяти, а к моменту катастрофы – все восемьдесят. Ты можешь себе представить восьмидесятилетнее дерево путешествующим в космическом аппарате?
– Эвеланы могли сохраниться и на Земле. Сибирь, Индонезия, Бразилия… Мало ли у нас мест, где они могли укрыться от глаз ботаников? Когда же пришло их время, эвеланы вышли из леса…
– Нет, – пошли двух-, затем трех– и пятиэтажные дома. Деревьев становилось всё больше и больше. Они загромождали дворы, высыпали на тротуар, выбегали на проезжую часть. – В земной палеоботанике нет и намёка на эволюционную ветвь, которая могла бы вести к эвеланам. Нашей биосфере шагающие деревья чужды совершенно.
– Как и шагающие приматы. Но тем не менее человек не только оказался возможен – он состоялся и привёл мир к экологической катастрофе. Быть может, эвелан – противоядие, некий последний аргумент природы в её борьбе с человеком.
– Абсурд. Иначе бы нам пришлось признать разумность природы, что равносильно признанию Бога. Однако я прочёл по годичным кольцам эвелана ещё одну вещь. Если ты помнишь, в благодатные, дождливые периоды расстояние между годичными кольцами дерева большое. В засушливые годы – наоборот, промежуток узенький. Так вот: за те двадцать лет, которые люди прожили без нас, было три жесточайших засухи. Настолько жестоких, что кольца почти сливаются. Первая длилась год, вторая – три года, третья продолжалась шесть лет и закончилась в две тысячи шестьдесят шестом году.
