Роберт Силверберг - Пляска
– Тебя что-то гнетет, – говорит она. – Могу я помочь?
– Нет. Спасибо.
– Не люблю, когда ты хмурый.
– Это расовая особенность, – говорит Том Две-Ленты.
– Весьма сомневаюсь.
– Наверно, восстановление моей личности кончается. Травма была слишком близка к поверхности. Я, знаешь ли, просто ходячая оболочка.
Эллен мелодично смеется. На ней только короткая спрейоновая накидка.
Кожа у нее влажная, на рассвете они с Майклсоном купались. По возвращении на Землю Том хочет сделать ей предложение. После крушения дела со строительным подрядом он стал холостяком. Врач предложил развод как одну из мер по восстановлению личности. Иногда Тому становится любопытно, где теперь живет Терри и с кем.
– По-моему, ты вполне стабилен, – говорит Эллен.
– Спасибо, – отвечает Том. Она молода. Ей не понять.
– Если это только мрачные воспоминания, могу удалить их в одну минуту.
– Нет, благодарю.
– Я и забыла. Тебе ненавистна обработка памяти.
– Мой отец…
– Продолжай.
– В пятьдесят лет он перестал быть собой. Его заставили забыть предков, традиции, религию, жену, сыновей и в конце концов имя. Потом он целыми днями сидел и улыбался. Нет, благодарю, никакой обработки.
– Где сегодня трудишься? – спрашивает Эллен.
– В загоне, провожу исследования.
– Составить компанию? До полудня я свободна.
– Нет-нет, спасибо, – слишком поспешно отвечает Том. Эллен строит обиженную гримасу. Он пытается исправить свою невольную грубость, легко касается ее руки и говорит:
– Может, во второй половине дня? Мне нужно немного пообщаться. Ладно?
– Ладно, – отвечает она, улыбается и шлет воздушный поцелуй.
Позавтракав, Том идет в загон. Территория его занимает тысячу гектаров к востоку от базы; по периметру через каждые восемьсот метров установлены прожекторы нервновоздействующего поля, этого достаточно, чтобы не разбрелись согнанные сюда двести поедателей. Их оставили для изучения, остальные будут уничтожены. В юго-западном углу загона находится лабораторный домик, там ведутся эксперименты – метаболического, психологического, физиологического, экологического характера. Загон по диагонали пересекает ручей. На восточном его берегу – небольшая гряда зеленых холмов. Кое-где густые луга сменяют рощицы тесно растущих деревьев с ланцетовидными листьями. В траве почти скрыты растения-оксигенаторы, выступают лишь их высокие, в три-четыре метра, фотосинтезирующие стебли и дыхательные органы, которые находятся на высоте груди; от выдыхаемых ими ароматных газов кружится голова. По лугам в беспорядке бродят поедатели, они объедают именно дыхательные органы.
Том Две-Ленты замечает стадо у ручья и направляется к нему. Спотыкается о скрытый в траве оксигенатор, но ловко сохраняет равновесие, подносит к лицу складчатое отверстие дыхательного органа и делает глубокий вдох.
Настроение его поднимается. Он подходит к поедателям. Это неуклюжие, медлительные животные сферической формы, покрытые густым, жестким оранжевым мехом. Похожие на блюдца глаза выкачены над узкими, будто резиновыми губами. Ноги тонкие, чешуйчатые, как у цыплят, короткие руки прилегают к телу. Поедатели разглядывают Тома без малейшего любопытства.
– Доброе утро, братья, – приветствует он их, и сам удивляется почему.
Сегодня я заметил нечто странное. Может, слишком надышался кислородом, может, поддался предположению Хэрндона, а может, дает себя знать наследственный мазохизм. Но когда я наблюдал за поедателями в загоне, мне впервые показалось, что они ведут себя осмысленно, действуют согласно какому-то ритуалу.
Я ходил за ними три часа. За это время они нашли полдюжины кустов-оксигенаторов. И в каждом случае совершали определенный обряд.
Окружали растение кольцом.
Глядели на солнце.
Глядели на соседей справа и слева. Только после этого издавали что-то похожее на ржанье.
Снова глядели на солнце.
Приближались к растению и ели.
Что это, как не благодарственная молитва перед едой? А если они духовно настолько развиты, чтобы возносить молитвы, не совершаем ли мы здесь геноцид? Разве шимпанзе молятся? Черт, да мы и не стали бы уничтожать их, как поедателей! Конечно, шимпанзе не трогают урожай на полях, и какое-то сосуществование было бы возможно, а с поедателями аграрии просто не могут жить на одной планете. Однако тут возникает нравственная проблема.
Уничтожение поедателей основано на предпосылке, что в умственном отношении они на уровне устрицы или в лучшем случае овцы. Наша совесть чиста – яд действует безболезненно и быстро, поедатели, умирая, разлагаются, избавляя нас от уничтожения множества трупов. Но если они молятся…
Остальным пока ничего не скажу. Нужно побольше данных, четких, объективных. Киносъемка, звукозапись, выкладки. Тогда поглядим. В конце концов нашему роду кое-что известно о геноциде, мы подвергались ему всего несколько веков назад. Вряд ли мне удастся остановить то, что происходит здесь. Но в самом крайнем случае я мог бы выйти из этой операции.
Вернуться на Землю и возбудить общественное негодование.
Надеюсь, мне это показалось.
Вовсе не показалось. Они образуют круг; глядят на солнце; ржут и молятся. Кажется, эти большие круглые глаза смотрят на меня обвиняюще.
Наше прирученное стадо знает, что происходит здесь: мы спустились со звезд для уничтожения их вида, только они и будут оставлены. Дать отпор или хотя бы выразить недовольство они не могут, но они знают. И ненавидят нас.
Черт возьми, мы убили уже два миллиона поедателей, и, образно выражаясь, я весь запятнан кровью, но что я сделаю? Что я могу сделать?
Нужно действовать очень осторожно, иначе меня усыпят и обработают память.
Нельзя показаться маньяком, хитрецом, агитатором.
Я не могу встать и разоблачить! Нужно найти союзников. Первый – Хэрндон. Несомненно, он знает истину; он навел меня на эту мысль в тот день, когда мы рассеивали гранулы. А я решил, что он по своему обыкновению просто злобствует.
Вечером поговорю с ним.
– Я думал о твоем предположении, – говорит Том. – Насчет поедателей.
Очевидно, наши психологические исследования были недостаточно глубокими. И если поедатели действительно разумны…
Хэрндон, рослый, густобородый, скуластый брюнет, хлопает глазами.
– Том, кто говорит, что они разумны?
– Ты. Сам же сказал на том берегу Разветвленной реки…
– Это было всего лишь предположение, никак не обоснованное. Чтобы завязать разговор.
– Я думаю, не только. Ты всерьез верил в это.
Хэрндон настораживается.
– Том, не знаю, что ты хочешь затеять, но лучше не затевай. Поверь я хоть на секунду, что мы уничтожаем разумных существ, тут же со всех ног помчался бы на обработку памяти.
