Татьяна Минасян - Раскрой мне глаза…
Лицо вышедшей в прихожую матери и в самом деле не предвещало ничего хорошего. Зная, что виноватое выражение его лица вызовет у нее еще большее желание отругать его, Свечников попытался напустить на себя как можно более уверенный вид: сунул руки в карманы, прислонился к стене и смело посмотрел матери в глаза.
— Андрей, я думала, что ты — уже взрослый человек и умеешь отвечать за свои слова… — начала мама своим обычным суровым тоном, но Андрей, с огромным удивлением вдруг понял, что не чувствует ни страха перед наказанием, ни недовольства за то, что его опять «пилят». А чувствовал он нечто совершенно иное, чего никогда раньше не испытывал — облегчение от того, что этот самый лучший, самый любимый и, несомненно, самый умный и красивый ребенок, наконец, вернулся домой, причем вернулся целым и невредимым, что его никто не тронул и не обидел, что он не заблудился за городом и не попал в аварию, когда ехал в маршрутке. И это было еще не все — к облегчению и радости примешивалась еще досада на то, что этого любимого, но несносного ребенка необходимо все-таки научить ответственности, иначе он так и не научиться думать не только о себе. А к досаде — опасения, что излишне строгий выговор сделает ребенку только хуже, что он вообще перестанет доверять отцу с матерью и назло им будет допоздна шататься по улицам и общаться с какими-нибудь малолетними бандитами.
— Что с тобой? — испуганно воскликнула мать Андрея, увидев, что сын смотрит на нее застывшими и ничего не понимающими глазами. Но мальчик быстро взял себя в руки, отогнал навалившиеся на него чужие эмоции и с несчастным видом опустил голову.
— Мам, — пробормотал он, глядя в пол. — Ты прости меня, пожалуйста. Я не подумал, что ты за меня волнуешься. В следующий раз я сразу домой прибегу — и ты увидишь, что на меня никто не напал.
— Очень надеюсь, что так и будет, — смягчилась мать и, чмокнув сына в макушку, велела ему мыть руки и идти ужинать.
Вешая куртку в шкаф, Андрей достал из кармана зеленую стекляшку и переложил ее в задний карман джинсов. А когда домой пришел отец, незаметно сунул в карман руку и дотронулся до своей таинственной находки, одновременно запрокидывая голову и встречаясь с отцом глазами.
Внешне их приветствие друг друга выглядело, как обычно: старший Свечников рассеянно кивнул сыну, спросил, как у него дела в школе и сделал ли он домашние задания, а затем, почти не слушая его ответов, ушел на кухню. Но Свечников-младший за эту пару минут сумел узнать о своем отце столько, сколько тот не рассказывал ему о себе за всю его сознательную жизнь. Оказалось, что отец так мало с ним играет и разговаривает вовсе не потому, что Андрей ему не интересен. Наоборот — Андрей очень хорошо почувствовал сожаление отца о том, что он опять пришел поздно и сегодня уже не успеет как следует пообщаться с сыном, сожаление, которое перекрывали голод и усталость, такие сильные, что отцу тяжело было даже просто выслушать ответ на свои вопросы. Правда, к этим чувствам примешивалась и некоторая радость от того, что в последнее время он так много работал не зря и что к лету ему удастся скопить достаточно денег, чтобы поехать всей семьей в отпуск и уж там у него будет достаточно сводного времени, чтобы уделить внимание жене и ребенку.
Еще вчера, когда Андрей услышал от Митьки про летающую тарелку, он собирался при первом удобном случае порасспрашивать отца о том, что тот думает об НЛО, но теперь решил пока не приставать к нему с разговорами, чтобы пап смог хотя бы немного отдохнуть. Вместо этого мальчик долго сидел в своем углу, разглядывал удивительный кусочек стекла и пытался представить, что еще он сможет узнать, благодаря этой прозрачной светло-зеленой вещице.
Следующая неделя оказалась для Андрея очень насыщенной. Найденное на пустыре стеклышко открыло ему глаза на огромное множество «странностей», которые раньше раздражали его в одноклассниках, учителях и других знакомых людях. Выяснилось, что отличница Зинка, которая всегда так высокомерно разговаривала с не слишком успешными в учебе мальчишками, на самом деле страшно им завидует, потому что они, в отличие от нее, не были вынуждены целыми днями сидеть то за уроками, то за пианино и бояться, что после каждой, самой крошечной ошибки родители на несколько дней перестанут с ними разговаривать. А двоечница Ксюша, которая, как все думали, вообще никогда не учила уроков, потому что молчала, если ее вызывали к доске, на самом деле знала все предметы вполне прилично, но стеснялась отвечать перед классом, а когда учителя повышали на нее голос, и вовсе переставала что-то соображать от страха — на нее постоянно кричали дома, и она с детства этого боялась.
Еще более удивительные открытия Свечников сделал, заглядывая в глаза взрослым людям. Ну вот кто бы мог подумать, что вредная математичка Ирина Семеновна, постоянно задававшая на дом огромное количество задач и ставившая двойки даже за несерьезные ошибки, нежно любит ждущую ее дома собаку и торопится после уроков домой, чтобы поскорее ее приласкать? Или что сосед Дмитрий, которого весь подъезд считал веселым компанейским парнем, набивался ко всем жильцам в друзья вовсе не потому, что хорошо к ним относился, а для того, чтобы у него всегда была возможность одолжить у кого-нибудь денег?
Андрей шел из школы, вертя в руке заветную стекляшку, и думал о том, что живется ему теперь гораздо легче, чем раньше. Дружить он стал только с теми ребятами, кто относился к нему по-настоящему хорошо, а всем тем, кто приглашал его в свои игры, чтобы потом попросить списать домашнюю работу или ради еще какой-нибудь выгоды, вежливо (а иногда и не очень вежливо) отказывал. Дома он всегда предлагал матери свою помощь именно в те моменты, когда она была особенно уставшей — и радовался, ощутив ее искреннюю благодарность. А в школе наловчился, отвечая у доски, «читать» эмоции учителей и, в зависимости от того, чувствовали ли они одобрение или недовольство, догадываться, правильно ли он излагает заданный материал или же его занесло куда-то «не туда».
Правда, кое в чем Свечникову в последнее время стало, наоборот, сложнее. Раньше, когда его дразнили другие школьники или ругали взрослые, он просто решал, что эти люди — злые и вредные и что он может с полным правом на них злиться и обижаться. Но стоило ему заглянуть этим противным людям в глаза, сжимая в руке зеленое стеклышко, и оказывалось, что в действительности они далеко не такие плохие, как ему представлялось. Почти в каждом из них находилось какое-нибудь доброе чувство, почти все, как ни трудно Андрею было в это поверить, кого-нибудь любили или уважали. Кроме того, на самого Андрея многие обидчики сердились просто потому, что были в тот момент не в настроении, и кое-кто из них почти сразу начинал жалеть, что сорвался на мальчике. И как прикажете на таких обижаться?