Евгений Прошкин - Катарсис ефрейтора Тарасова
– Резче дергайся, ефрейтор, – сказал капитан, вылезая из машины. – Как шутить, ты первый. Почему тюбетейка на затылке? Почему не выбрит?
– Лезвие тупое, товарищ… – буркнул Костик.
– Обязанности часового, – потребовал Севрюгин.
– Часовой обязан… – Тарасов стыдливо отвел глаза, но увидел только пустую тачку. – Продвигаясь по указанному маршруту… Товарищ, зачем мне это? Я ведь сижу.
– Так. Что такое строй?
– Строй… это такое расположение военнослужащих, в котором… то есть при котором…
Костик стиснул зубы и невидимо поскреб пальцами в сапогах. Он уже не сомневался, что Севрюгин ему добавит. Вопрос лишь в том, сколько.
– Трое суток, – отозвался на его мысли капитан и зашагал к караулке, из которой тотчас донеслось Гулаговское «Смирррна!».
– Ну вот, – виновато сказал Покатилов. – Трешка в плюсе. Не расстраивайся, Костик.
– Да пошли они все!..
Он присел на борт телеги и потыкал лопатой лужу под ногами. Костик, хоть и был москвичом, все же понимал, что траву надо пересаживать весной, а осенью она не приживется. Прапорщик Галугаев понимал это не хуже, но другой работы для арестованного Тарасова у него не нашлось.
Из караулки вышел Севрюгин, и Костик поспешно поднял брошенный было кусок земли.
– Ты еще не побрился? – на ходу спросил капитан.
– Никак нет.
– И уставы тоже не выучил? Значит, можно еще добавить? – осклабился он. – Физический труд – лучший отдых от умственной работы. Отдыхай, ефрейтор.
Севрюгин расхохотался так, что еле удержал очки, и юркнул в теплую кабину «Газика». Вслед за ним на улицу выскочил Гулаг и, провожая машину влюбленным взглядом, выдавил:
– Холера педальная, все углы обнюхал. Дембель, ты чего не работаешь?
– Температура, товарищ. Если я умру, с кого спросят?
– Ладно, иди в подвал, – сжалился прапорщик.
Часовой первым зашел в камеру и расстелил на полу сухую шинель. Рядом он заботливо положил несколько сигарет.
– Молодец, свободен, – сказал Тарасов.
Он прилег на волосатое, болотного цвета, ложе и прислушался к удаляющимся шагам Покатилова. Нормальный воин, службу сечет. Хотя, конечно, армия уже не та. Мельчает армия. Даже офицеры стали какие-то рыхлые, беспомощные. Взять хотя бы Лосева: прострелил себе ухо. Ну что это за командир?
Стоп!..
Тарасов вскочил, но, испугавшись потерять мысль, не выпрямился, а так и замер в позе дискобола. Вчерашние события неожиданно выстроились в памяти с протокольной четкостью и обнаружили странную взаимосвязь.
* * *Дело было после обеда. Тарасов с корешом Женькой, прихватив музыкальный инструмент, расслаблялись в курилке. По маленькому плацу вяло маршировала колонна молодых солдат, бритых наголо, которых Костик принципиально не различал. «Черепа» занимали предпоследнюю ступень в армейской иерархии, и для порядочного дембеля сливались в некую абстрактную массу.
Тарасов, пуская в небо кольца, умиротворенно наблюдал за строевыми занятиями, а Женька отчаянно выл:
– Пока там нужен был только мой я-а-ад… в гомеопатических дозах любви-и-и… но вам понадобился именно я-а-а… и вы получите но-о-ож в спину-у-у!.. Здравия желаю, товарищ майор.
Женька оторвал задницу от скамейки и изобразил стойку «смирно» с гитарой в руках, а когда начальник штаба прошел, плюхнулся обратно и немедленно продолжил:
– Но-о-ож в спину-у-у, это как раз буду я-а-а!.. Костик, ну когда ты мне приказ напечатаешь? У меня уже весь альбом готов, только приказа не хватает.
– Да сделаю, успокойся. Сегодня после отбоя и сделаю.
– Вместе пойдем.
Обрадованный Женька взял новый аккорд, но тут на крыльцо вышел старшина и, сладко зевнув, поинтересовался:
– Не желаете ли размяться?
– А что, товарищ, водку завезли?
– Толчок забился.
Друзья рассмеялись. По натуре старшина был клоуном, и, если бы он не родился прапорщиком, то мог бы сделать карьеру на эстраде.
– На обед суп-рататуй, – сообщил старшина.
Шутка была старой, тем не менее Женька удивленно выпучил глаза и спросил:
– Какой еще рататуй?
– Суп-рататуй: кругом капуста, а в середине… – прапорщик вытянул губы, произнося известное слово, но в этот самый момент на первом этаже грохнулись кастрюли, и дежурный по кухне выдал кое-что покруче.
– Однако! – крякнул старшина. – Если он все это заложит в меню, то я поужинаю дома.
Вечером Тарасов с Женькой отправились в штаб, где Костик отпечатал давно обещанный дембельский приказ – десять строчек за подписью президента, разрешающие увольнять в запас «военнослужащих срочной службы, выслуживших установленные сроки».
Женька придирчиво осмотрел лист и аккуратно свернул его в трубочку.
– А себе не будешь делать?
– Буду, – загадочно произнес Тарасов. – Только не такой.
Идея созрела давно. Дембельский альбом, апогей военно-прикладного творчества, должен быть украшен чем-то сверхъестественным, и Костик уже придумал, чем именно. Он уже заготовил текст и схоронил его в тайнике под ящиком стола. Осталось только дождаться, когда из части отлучится начальник штаба. Завтра как раз такой день.
Тарасов достал черновик и, заправив в машинку новый лист, напечатал:
«За превышение власти, за использование служебного положения в корыстных целях командира в/ч 19730 полковника Лосева А. М. приговорить к расстрелу. Приговор привести в исполнение 10 октября 1999 года в 4-00. Вооружение выдать согласно боевого расчета. Ответственным за выполнение назначить зам. по воспитательной части капитана Севрюгина Д. Н. В боевой расчет назначить…».
– Круто, – отозвался Женька.
– Круто будет завтра, – злодейски ухмыляясь, сказал Костик. – Я ведь его не так просто вклею, а с подписью.
– У командира подпись простая, ее любой дурак подделает.
Тарасов промолчал. Не потому, что не верил Женьке, – Женьке он верил на все сто, – просто испугался сглазить. Задуманная им акция попахивала, в случае провала, крупными неприятностями, однако Костик твердо решил, что автограф на приказе будет настоящий. Надругательство над штабной бюрократией Костик задумал как месть всей военной машине, и в том, чтобы командир подписал приговор самому себе, он видел особый мистический смысл.
Все следующее утро Тарасов был на взводе. К одиннадцати часам начальник штаба укатил проверять дальний пост радистов, а заместитель по воспитательной части Севрюгин принес десятистраничный пасквиль на тему солдатского досуга. Костик начал просматривать список культурных мероприятий, но вовремя вспомнил, что его это уже не касается. Участвовать в принудительных состязаниях гиревиков и конкурсах военно-лирического стихотворения придется черепам и призыву Покатилова.
