Андрей Егоров - Ячейка
Я замолчал. Она не спешила прерывать паузу в разговоре.
– Что ж, мне все ясно, вам предстоит последний тест. Это, скорее, простая формальность. Пожалуйста, пройдите сюда.
В углу стоял высокий агрегат.
– Что это за штука? – поинтересовался
– Агметр. Замеряет уровень вашей личной агрессии.
– Вот как, хорошо, я ничего не имею против.
Я пересек кабинет и встал на черный круг. Над головой у меня повис блестящий, металлический шар.
Прошла пара секунд…
– Хорошо, – неожиданно сообщила она. – Я напишу в заключении, что против дублирования не возражаю…
– Все? – удивился я. – Ну, спасибо.
– Ваш уровень агрессии в норме.
– Не сомневался в этом. Большую часть жизни я был мирным обывателем.
– Большую часть?
– Все записано в анкете. Правда, в молодости я участвовал в путче. В две тысячи двадцатом. Хотя теперь это уже неважно.
– Теперь да, – кивнула она и улыбнулась, – торжество партократии, за которую вы тогда выступали, к счастью, давно наступило.
– Я выступал против партократии, – уточнил я, и буквально кожей ощутил, как она настраивается против меня. – Но это было в молодости, – сообщил я. – Сейчас я, разумеется, придерживаюсь совсем иных позиций…
– Надеюсь, вы понимаете, какую ответственность на себя берете? – холодно поинтересовалась она, намеренно устраняясь от скользкой темы.
– Да, понимаю…
– Дубль-б – не живое существо. Он требует специального ухода.
– Я буду ухаживать за ним… за ней, – поправился я. – Протирать тряпочкой, смазывать машинным маслом. Что там еще от меня потребуется?
– Юмор, – констатировала психолог, – очень хорошо… – Она взяла стилус, поставила размашистую подпись на электронном заключении и передала его мне. – Постарайтесь и в будущем относится ко всему с юмором.
– Спасибо…
Я был уже в дверях, когда она окликнула меня.
– Постойте. Вы, конечно, знаете, что мы соблюдаем анонимность. Даже если клиент решил создать дубль-б того или иного человека при жизни. И я не скажу никому не слова. Но хочу, чтобы вы знали. Я считаю ваш поступок аморальным.
– Замечательно, – я кивнул и помахал заключением. – Осознание этого скрасит мне тихие, спокойные вечера.
Она вспыхнула возмущением. Я же развернулся и вышел, очень тихо прикрыв за собой дверь.
– Плохое начало! – услышал я ее неуместно громкий голос.
Когда Ариша вышла ко мне, я буквально онемел. То есть я, конечно, ожидал сходства. Чего-то такого во внешности дубль-б, что будет хотя бы иногда напоминать мне прежнюю Аришу. Ту молоденькую девушку, которую я встретил когда-то давно и полюбил. Но передо мной предстал вовсе не ожидаемый мною суррогат, а вполне реальная женщина. И даже более того. Она была женщиной, которую я любил.
Где-то за спиной дубль-б маячил главный инженер, справа стояла с синей папкой в руках психолог, и еще техники толпились позади, собирая сложные инструменты, складывая механизмы сборки.
Я почти не видел их, весь погруженный в свое чувство, в прежнюю Аришу, которую я помнил и знал. Им не было до моего счастья никакого дела, а мне не было никакого дела до них.
Позади вспыхнул яркий свет, на миг высветив ее силуэт. Ариша вдруг заморгала, затрясла головой, и, захихикав мелко, словно персонаж детского мультфильма, рухнула на пол. Там она продолжала шевелиться, выкручивая руки и трясясь всем телом.
– Проклятье! – выдохнул инженер, кидаясь к своему созданию. За ним к телу моей возлюбленной уже бежали техники.
Психолог тянула меня за рукав, призывая отвернуться. Но я не слушал ее, я все смотрел и смотрел на конвульсивно содрогавшееся на полу тело. Я испытывал такой ужас, какого мне не приходилось испытывать больше никогда в жизни. Я не мог поверить, что все это происходит со мной…
Наверное, именно в этот момент мной овладело осознание, что именно я должен делать.
Я никогда не верил в мгновенное прозрение. Зато я всегда был убежден, что человек может придти к откровению со временем. Выглядит это примерно так. Вспышка яснее белого света в мозгу, и затем долгие вечера для размышления, обдумывания всех деталей, того, что приведет тебя к единственно правильному выводу, и единственно возможному действию.
Другая она, такая, какой ее представили мне ровно через неделю, была ничуть не хуже первой. И такой же похожей на живую, настоящую Аришу.
На этот раз все прошло гладко. Я взял свою жену под руку и увел из Центра дупликации в дешевую съемную квартирку – временное пристанище, которое я приготовил для нее…
Удивительно, но я почти не помню этот день. Помню только, что мы много смеялись. Она звала меня «любимый», гладила по волосам, как когда-то моя юная жена, целовала в губы. Потом мы пили вино. И хотя из мебели в единственной комнате было только старое кресло и облезлая софа, она сказала, что обстановка шикарная. Она сообщила мне, что счастлива. И еще, что она любит меня больше жизни. Она была теплой, и хотя я знал, что это только синтетический материал, для меня ее ласка была лаской любимой женщины…
Я уходил от нее счастливый, забыл про низкую притолоку в подъезде и так стукнулся головой, что потом пришлось прикладывать холодный компресс.
У меня болела голова, так что все кругом расплывалось. Я ощущал дикое раздражение и даже слышал голоса. Мне показалось, что какая-то женщина выкрикнула:
– Вот оно, вот оно начинается…
Когда живешь на свете столько лет, поневоле начинаешь задумываться о многих вещах, которые прежде тебя не заботили. Ценность человеческой жизни уже не кажется абсолютной, если большинство окружающих страдает от глубокой депрессии и желает смерти.
Ежедневно и ежечасно люди сходят с ума.
Партократия принесла людям избавление от многих бед и ошибок. Алкоголь и наркотики запрещены, как страшное зло. В нашем обществе человеку дарованы все свободы, кроме свободы медленно себя убивать. Медицина растит клонированные органы и пересаживает их в тела людей, делая нас почти бессмертными.
Общественная мораль, которая поначалу относилась к приоритету большинства, приобрела странные, причудливые формы. Иногда мне кажется, что теперь у каждого своя мораль. Так же, как и у меня…
Я накинул веревку ей на шею, и рванул изо всех сил на себя. Она опрокинулась на спину, так что я едва удержал ее сильное, живое тело, которое билось в моих руках в попытке освободиться. Ее волосы были повсюду, их словно трепало ветром, швыряло мне в лицо, а скрюченные наманикюренные ногти тянулись, тянулись, тянулись ко мне. Так продолжалось, наверное, целую вечность… Затем я ощутил, как вся она надломилась, и повисла у меня на запястьях. Я размотал веревку и отпустил ее. Она упала на пол, ее лоб с глухим стуком соприкоснулся с паркетом…
