П Шуваев - Статьи на спорные темы
1994
ЯЗЫКОЗНАНИЕ В МИРЕ ЭЛЬФОВ
Если вам это нравится, можете рассматривать переезд русскоязычного человека в Израиль как перемену в качестве и количестве свободы, демократии, даже питания - никто вам не запретит. Только вот скучно в который уже раз перепевать одно и то же. Почему бы не взглянуть на это с другой стороны? В стране/странах исхода репатриант пользовался кириллицей. Если поверить в интеллигентность нашей алии, придется допустить, что латиница была для его если не родной и даже, возможно, не близкой, то уж заведомо престижной и заряженной бесчисленными ассоциациями. В Израиле он сталкивается с письменностью новой, чуждой и незнакомой (допустим, он не филолог и сознание зависимости древнегреческого письма от финикийского не прибавляет ему бодрости), - письменностью, для него не заряженной ничем. В такой ситуации особенно остро ощущается произвольность знака языкового вообще и письменного в частности. И любопытно становится: а что еще по этой части бывает? Или бывало? Или даже (мы ведь люди интеллигентные, мыслим широко и ограничивать себя не любим) что может быть? Если говорить о реально существующих письменных языках, на Земле сейчас в ходу идеография, письмо алфавитное, слоговое и консонантное (при этом всех их помногу очень разных). Этакого многообразия достаточно, чтобы устрашиться и прийти к выводу, что всякая странная письменность годится в лучшем случае лишь на то, чтобы засорять вторую половину таблицы ASCII-кодов. Что же касается возможностей, с ними разобраться не так легко. Насколько мне известно, во всех реально разработанных проектах искусственных языков предполагалось использование либо латиницы, либо некоторой системы идеограмм. Бывало, правда, и так, что конструировали алфавит, который был прост, удобен, логичен, даже использовался но - где оно, угаритское письмо? Гораздо чаще, однако, ad hoc сочинялось нечто, не обладающее никакими достоинствами, кроме несходства с латиницей, - но даже и в этом случае результатом было все то же алфавитное письмо, только с другой графической основой. Были в Африке и Америке попытки просвещенных туземных правителей создать национальную писменность - как правило, идеографическую или слоговую. Как и наша глаголица, они отличались странностью очертаний, как и она, сошли со сцены (продержавшись, правда, не века, а в лучшем случае десятилетия), как и она, годятся ныне лишь на то, чтобы радовать глаз любителя экзотики. Нереальные языки предлагали преимущественно писатели-фантасты. Но и у них даже самые экзотические культуры пользовались либо алфавитным, либо идеографическим письмом. Последнее чаще было свойственно культурам дальним, чуждым, а иногда и враждебным (может быть, оттого, что американцам пришлось в свое время вести войну с непонятной, иероглифической и не такой уж отсталой Японией?) "Свои" одно время любили пользоваться эсперанто. Впрочем, наиболее распространен был, конечно же, в той или иной мере видоизмененный английский. Именно английский и именно не Standard English, а, так сказать, результат его развития: это, с одной стороны, позволяло при желании сохранить имена собственные, а с другой, не исключало возможности для языковой игры. Экзотические алфавиты, естественно, не описывались (попробуйте это сделать, не прибегая к рисункам), а в лучшем случае упоминались на радость иллюстраторам. Может быть, самым серьезным изобретателем языков (правда, в области fantasy, а не science fiction) был Дж.Р.Р.Толкиен. В придуманном им мире письменность создали эльфы. Хотя у эльфов были и полные алфавиты (с гласными), основной и наиболее подробно описанный - консонантный, что отнюдь не оригинально. Более того, поскольку автор профессионально занимался историей английского языка, в очертаниях букв явственно прослеживается влияние унциального письма, широко распространенного в средневековой Европе. Интересно скорее, что буквы сгруппированы в серии и ряды сообразно с формой - и звучанием. Такого в европейских алфавитах не бывало. Но - еще в XV веке в Корее был создан алфавит, в котором не только сходные звуки передавались похожими по форме буквами, но, более того, очертания согласных букв, по существу, представляли собой изображение речевых органов в позиции, занимаемой ими при произнесении соответствующих звуков. Таким образом, получается, что даже самым профессиональным выдумщикам не удавалось сочинить систему письма, не похожую на реально существовавшие. И уже ощущается некоторый озноб, испуг некоторый от приближения к границам запретного: может быть, человечество действительно испробовало по этой части все, что мог придумать человеческий разум и что могло исполнить человеческое тело? Пожалуй, наименее традиционный вариант был предложен полвека назад Робертом Хейнлейном ("The Gulf"): язык, в котором всего несколько сотен однофонемных слов. Каждое из них, разумеется, обозначается на письме одним-единственным знаком. Исходя лишь из текста, трудно представить себе, как именно выглядели эти знаки: то ли странные слова действительно записывались странно модифицированными буквами латинского алфавита, то ли это была лишь транскрипция (что, пожалуй, более вероятно). Так или иначе, эта письменность, кажется, одновременно идеографична (каждый знак обозначает предмет) и столь же несомненно алфавитна, притом соотношение "один знак - один звук" выдерживается идеально. Сочетание уникально и сулит на первый взгляд невиданные преимущества, - но не зря сам Хейнлейн уточнил: чтобы освоить этот язык, необходимо не только обладать высочайшим интеллектом; нужны еще чуткое ухо и тренированный голосовой аппарат. Проще сказать, нужно быть уже не совсем человеком. Но, может быть, есть еще надежда: вдруг мы всего лишь достигли пределов, которые поставила письму современная технология? Между прочим, сто, да и пятьдесят лет назад изобретать было легче. В те буколические времена писали от руки, и каждому было вольно баловаться хитромудрыми иероглифами. Пишущая машинка - создание целомудренное, она не терпит избытка знаков. На руке, в конце концов, как правило, не более десяти пальцев, к тому же большие для тонкой работы не годятся. Этот текст я печатаю на компьютере, изготовленном в Японии. На клавишах, кроме латиницы, нарисована еще хирагана. И боже мой, как ее много! Впрочем, подобный же приступ легкого обалдения переживает, наверное, всякий, кому приходилось привыкнуть к английской клавиатуре, а потом вдруг перейти на русскую: тридцать три буквы - с точки зрения руки, совершенно излишнее изобилие. Но в русском хотя бы нет иероглифов... Японцы, кажется, именно по этой причине оказались в сложном положении: в стране, где производится огромное количество компьютеров, их используют далеко не так охотно, как в Европе или Америке. Действительно, печатать по-японски гораздо менее удобно, чем писать от руки. Пожалуй, впервые в истории идеографическое письмо действительно проигрывает алфавитному: прежде (и в конце прошлого века, и после второй мировой войны) японцам вполне удавалось "догнать и перегнать Америку". Не исключено, конечно, что это лишь кратковременные затруднения и что более совершенные компьютеры, способные, в частности, читать рукописный текст, завоюют Японию - и весь мир. Но их примитивный предок - необходимое звено эволюционной цепи - все равно останется порождением "алфавитной" цивилизации. Вот, между прочим, и почти готовый научно-фантастический сюжет: если алфавит был изобретен лишь единожды за всю историю человечества, то если бы этот шаг не был сделан, цивилизация развивалась бы нормально - до поры до времени... Что еще можно (хотя бы теоретически) учудить с письменностью? Что можно попытаться спрогнозировать? Ведь письменность действительно зависима от технологии. Клинопись требует глины (или хотя бы пластика). Дороговизна пергамента привела к уменьшению и сужению букв. Бумага замечательно сочетается с книгопечатанием. Компьютер... Компьютер позволяет, помимо прочего (или в первую очередь) свободно располагать текст на плоскости. Становятся возможными и доступными приемы, принятые сейчас разве что в плакате и рекламе. Самоочевидно, что устный язык допускает только линейную (знак за знаком) форму как порождения текста, так и его восприятия. Подобного рода фокусы с ним невозможны. Хотя порождение письменного текста по-прежнему остастся линейным, восприятие его, строго говоря, может быть в какой-то степени двумерным: если печатная страница не воспринимается как единое целое, это в большой мере следствие чисто технических трудностей. Что если попробовать сконструировать язык, исходя из положения о желательности как можно большей нелинейности в восприятии текста? Разумеется, подобный язык (двумерный) не может ни для кого быть первым языком: он мог бы стать таковым лишь для ребснка, воспитанного машинами, пользующимися двумерными кодами и не склонными к употреблению других языков, а такого гипотетического младенца можно лишь пожалеть. Более того, хотя можно считать почти аксиомой, что любое высказывание на любом языке допускает в принципе адекватный перевод, столь же ясно, что буквальный перевод с двумерного языка на одномерный окажется невозможным; в тех случаях, когда он будет вообще осуществим, полученные в результате синтаксические конструкции можно будет охарактеризовать лишь как чудовищные. В таком случае, зачем он вообще может понадобиться? Компьютерные информационные системы достигли уже известной степени совершенства и, что важнее, почти повсеместного распространения. Можно предположить, что неизмеримо возросшие объсм информации и скорость ес передачи выявят если не непригодность традиционных языков, то преимущества нетрадиционных. В конце концов, ни один естественный язык (в том числе и в письменной его форме) не совершенен. И если вас не устраивают ивритские буквы (собственно, почему бы их так уж любить?), то не мешает задуматься над тем, сколь непристойны очертания русских "Ж" или "Щ". Может быть, искусственные системы письма окажутся удобнее?
