Валерий Губин - Неприкаянность
Д е к а б р ь 35. Дошел до ручки. Надумал жениться. На дочке действительного статского Аграмантова. Остаюсь здесь, видимо, навсегда. Думаю, что я такой, лишенный всех достоинств человек, который может жить в любом времени. И в этом, и в XX, и даже в XXV веке. Такие, как я, и составляют большинство населения в любом времени, у них вообще времени нет. Меняются только слова, обороты, темы разговоров, а так у нас все одно и то же в любом времени, хотя нам кажется, что мы действительно живем, что-то движем вперед, что-то развиваем. Вообще в каждом времени есть своя прелесть. В этом, например, - чистый воздух.
Я н в а р ь 36. С друзьями пришлось расстаться - не та компания, да и с портером понемногу завязываю, левая почка опять начала барахлить, а ни аллохола, ни цистенала здесь, конечно, не найти. Заведую канцелярией тестя. Место, по-моему, отменное, каждый день вижу каких-нибудь важных лиц: то Ознобишин, граф, местный предводитель, большой человек, почти восемьсот душ, заглянет выправить бумагу, то Гундобин, заводчик, воротила страшный, а то вчера сам губернатор пожаловали и лично диктовали мне доверенность - ихняя жена покупает доходный дом. Меня они, правда, почти не замечают, но - все впереди, все впереди. Будет и у нас праздник. Я тут кое-что присматриваю, хорошее дело. Тесть, по-моему, долго не протянет, и все - в моих руках. Эх, Бородин, Бородин, где ты там, друг мой старинный, неужели так никогда и не появишься больше?
С е н т я б р ь 36. С Гундобиным подружился. Провернули мы с ним через тестюшкину канцелярию кое-какое дельце. Он проценты отхватил, да и мне кое-что к рукам прилипло. Хожу к нему по пятницам пить чай и учусь у него жизни. До чего дельный мужик - просто хват! Далеко пойдет и меня потащит с собой.
Д е к а б р ь 36. Гундобин предложил ехать в Париж, у него там дела, да и меня познакомит. Ах, Париж, с каким бы удовольствием я поехал туда из Москвы восьмидесятых годов моего века! А сейчас - что там делать в этой дыре? Да и уезжать сейчас никак нельзя: папочка мой дорогой, слава Богу, на ладан дышит.
Д е к а б р ь 38. У нас бал по случаю открытия моего собственного дела. Тесть, наконец, отдал богу душу, и остались вполне приличные деньги. Шишина возьму приказчиком, все равно его из следователей поперли за взятку. Жена моя прелесть - румяная, полная и большие серые глаза, в них всегда счастье, обещание полного спокойствия и уюта. Предлагают, правда, местные интеллигенты основать газету, сеять разумное. Да я и сам не прочь, но времена сейчас тяжелые, с газетой можно загреметь, да и Гундобин не советует. Я и так на уровне - выписываю из Петербурга журналы, книги, весьма начал интересоваться политической экономией, помню, на первом курсе я ее серьезно не учил, а сдал на хапок.
М а й 46. Милостивый государь, если вам попадутся все-таки мои записки (хотел сжечь, но как-то рука не поднимается), не ходите, прошу вас, ни на какую Калитниковскую улицу. Моя жизнь здесь, она почти наполовину прожита, начинать другую я не хочу, да это и слишком много для одного человека..."
Я долго сидел, грустно задумавшись, над этими записками, потом наконец поднялся. За окнами смеркалось. Я все-таки решил поехать поискать эту улицу и Бородина, посмотреть, что за человек, увидеть, если можно, его гениальное изобретение.
Я долго искал эту улицу и дом. Наконец старушка, сидевшая на лавочке, объяснила мне, когда я обратился к ней с вопросом:
- Вон, милок, тот дом, что ты ищешь, там недавно пожар сильный был, взорвалось что-то. Человек, говорят, пропал, изобретатель какой-то. Доизобретался, значит.
К дому я уже не пошел.
