Кирилл Берендеев - Ежедневник на этот год
Не знаю, что на меня нашло. Что я могу сказать в свое, нет, не оправдание, в объяснение своему предстоящему так неумолимо поступку. Только то, что стояла прекрасная погода, а вокруг не было ни единой души, что мне встретился еще один любитель прогулок подальше от дома. И только? За это не убивают человека, но за что скажите на милость, я вообще так хочу его убить?! Какая-то непереносимая жажда чужой смерти, будто она избавит меня от чего-то невыносимого, давящего уже много лет, даст мне свежие силы, будто разгонит мою кровь и без того бешено бьющуюся в висках, будто случится то, о чем я давно мечтаю.
Кто знает, наверное, и вправду, я давно об этом мечтаю. Кажется, я не уверен в этом, просто подумалось, ведь бывают же такие мечты, бывают же? Правда, ловить себя на подобном мне приходилось разве что на просмотре дешевых голливудских боевиков, когда я искренне переживал за несчастных злодеев и всеми силами желал смерти главному положительному до идиотизма герою. И не дожидался ее никогда.
Но не может же быть, чтобы поэтому, хотя бы отчасти. Глупейшая мысль, единственная, что мне приходит в голову, вот только кто же определит, где за явной глупостью стоит то или иное глубоко осмысленное подсознанием и логически им же обоснованное действие? Никто не возьмется решать подобную непосильную разуму человека задачу, ведь и сам он, человеческий разум сплошная загадка, так как же с его помощью, возможно, найти истоки любых собственных деяний, понять и оценить их? Лишь методом сопоставления, приближая одно к другому, разделяя одно и другое, выработав какой-то, кажущийся нам естественным стандарт к естественным отношениям, иначе подступиться едва ли возможно.
Иголка в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в ларце, ларец на дубе на семи цепях, окруженный недреманной стражей.... Как проникнуть туда без заветного ключа, как усыпить бдительных сторожей, как добыть то, что считается самым главным, самым сокровенным? Я не знаю ответа на этот вопрос, не знают его и другие. Мир ищет этот вековой дуб с недреманной стражей, а, быть может, дуб этот давно уже рухнул от старости и стражи разошлись по своим делам: кто домой, кто на заработки, кто куда. Сказка кончилась, не успев как-то толком начаться.
А может и не было никакой сказки.
Мужчина отошел от меня на порядочное расстояние, что ж, тем лучше. Я быстро догнал его, он не оглянулся даже, погруженный полностью в свои мысли. От быстрой ходьбы адидасовская ветровка задралась, под ней показался широкий пояс, на который обыкновенно деловые люди вешают различную электронику навроде пейджера или электронного секретаря. Выходит, что и "мой" из таких. Очень похоже. Уж больно хорошо "упакован". Надо будет получше рассмотреть... потом, как-нибудь потом, если будет интересно, в конце концов, после всего этого еще и ... Ладно.
За пару шагов мужчина обернулся, на лице его я прочитал легкое удивление - да я все еще был здесь, вместо того, чтобы, оказав ему услугу, раствориться в неизвестном направлении.
- Не подскажете, - спросил я, оглядываясь при этом по сторонам, который час?
Он выпростал из рукава ветровки позолоченные часы, солнце отразилось в них, на миг ослепив нас обоих. Этого мне было вполне достаточно. Мужчина был занят часами, разглядывал их, видно, недавно купил и как бы, между прочим, демонстрировал, - кажется, это был "Картье", не рассмотрел, не успел приглядеться, - мне, незнакомцу, поинтересовавшемуся у него временем, что за прибор служит ему: дорогая и прекрасно отделанная вещь немалой цены.
Он хотел сообщить мне требуемое, когда его судьба уже решилась, чтобы произнести слова, необходимые в этой ситуации, он открыл было рот, когда я резким, почти неуловимым движением схватился за концы легкого шелкового шарфа, лениво полоскавшегося на ветру.
И с силой сдавил, потянув в разные стороны. Кашне вмиг превратившись в удавку, захлестнуло его шею и начало сдавливать со всех сторон. Я тянул что есть силы, слова, что так и не были произнесены удавливаемым, перешли в хрип; он вскинул руки, защищаясь, слишком поздно, пальцы лишь бессмысленно хватались за кашне, ползли по нему не встречая сопротивления.
Резким движением я намотал на костяшки пальцев конец шарфа и вновь с усилием потянул. Хрип начал слабеть, мужчина попытался перехватить мои руки своими слабыми руками; в этот миг у него откуда-то сбоку раздался переливчатый визг - затарахтел пейджер.
Мы оба вздрогнули и драгоценные мгновения были потеряны нами обоими. Я замер, он тоже, только новый сигнал вывел нас из состояния прострации. Кашне еще глубже врезалось в шею, послышался треск рвущейся материи, поздно, слишком поздно, мужчина отпустил меня, глаза его, изумленно раскрытые, распахнулись еще шире, рот замер в задохнувшемся крике, он покачнулся и стал заваливаться на меня. Не выпуская кашне из рук, продолжая усердно давить, я опустил его, кажется, уже мертвого на землю.
На всякий случай сдавил еще сильнее - кашне порвалось в моих пальцах, судорожно вцепившихся в него, не выдержало моего бессмысленного уже усилия.
Если бы шарф порвался раньше, мне пришлось бы душить собственными руками. Жуткая сцена - давать лишние секунды жизни, надежду, безнадежно умирающему.
Лежащий на земле признаков жизни не подавал. Я поднес зеркальце какая предусмотрительность, вообще-то оно предназначалось для другого, но пригодилось и теперь - приблизил к раскрытому в агонии рту мужчины и подержал несколько минут.
Оно так и не запотело. Пульс... я боялся касаться, но все равно придется проверить его... на шее, где же еще. А для этого надо будет снять остатки кашне. И... куда его... в карман, потом, по дороге выбросить, не носить же вечно с собой.
Да пульса нет, теперь, когда выяснилось, что я имею дело с трупом, меня охватила дрожь.
Словно в лихорадке я прыгал на месте, сжимался, дергался, пытался изгнать ледяной холод из тела, но озноб не проходил; минут десять, наверное, я бестолково топтался у трупа прежде чем снова смог придти более-менее в себя и попытаться совершить осмысленные действия.
Что теперь? Понятное дело, что рано или поздно его найдут. Господи, как же не хочется шарить по карманам в поисках документов, удостоверяющих личность покойного, - рано или поздно его найдут, может, завтра, может, через день. Дабы иметь фору перед органами дознания, которым какой-нибудь невинно гуляющий в том же самом месте прохожий, натолкнувшийся на неподвижно лежащего с открытым ртом и вылезшими из орбит глазами мужчину среднего возраста, не преминет сообщить об обнаруженной странности. Они моментально прибудут на место, переполошат весь город - полагаю, для них убийство будет все же событием в их умиротворенной вялотекущей жизни, когда на вопрос: что нового? - неизбежен ответ: ничего. А тут готовая детективная история да еще неизвестно с каким концом.
