Вадим Астанин - Шекспир и компьютер
— Включается и выключается текстовой процессор следующим образом, — торговый агент нажал на кнопку с красным перечёркнутым кружком. — Операционная система загружается с максимальной скоростью за 12 секунд. Такая скорость достигается за счёт предельно жёсткой оптимизации алгоритма стартующих при загрузке служб и сервисов. По завершении загрузки мы попадаем в главное окно интерфейса текстового процессора, или рабочую область экрана. Она ограничена физическими размерами дисплея, однако, при желании, может быть легко раздвинута и за его пределы. Таких рабочих областей, иначе называемых рабочими столами, четыре, но их число, в случае возникшей необходимости, можно увеличить до шестнадцати. Больше, как показывает практика, обычному пользователю не требуется. На каждом рабочем столе присутствуют следующие обязательные графические элементы: значки запуска приложений, панель задач с кнопкой меню «Start» и функциональными иконками значимых сервисов и служб. Значки запуска приложений, панель задач присутствует на всех существующих и вновь открытых рабочих столах по умолчанию.
— Красиво, — сказал Шекспир, — однако я не вполне понимаю… Я не уверен…
— Подождите! — торопливо воскликнул агент, — Не спешите отказываться, господин Шекспир!
— Я не отказываюсь, — мягко сказал Шекспир, стараясь не смотреть прямо в глаза торговому агенту, — я лишь высказываю некоторые сомнения, возникшие у меня во время вашего увлекательного рассказа. В высшей степени увлекательного. — Правда, — незаметно для агента Шекспир скрестил за спиной пальцы и отступил от стола.
— Каюсь, господин Шекспир, — сказал явно повеселевший торговый агент, — иногда я становлюсь чрезвычайным педантом. Занудливым до безобразия. Издержки бывшей профессии.
— И кем вы, если не секрет?
— Да какой уж тут секрет, господин Шекспир. В прошлой жизни я был магистром политических наук, экстраординарным профессором, любимцем королевы. Преподавал политологию в Кембриджском университете, числился при дворе, обучал королевских отпрысков науке царствовать. Пока нашему доброму королю, дай Бог ему здоровья и долгих лет жизни, не пришло желание в очередной раз жениться. Мне государев каприз обошелся тюрьмой и опалой. Королеве он стоил головы.
— Сочувствую, — сказал Шекспир.
— Что вы, господин Шекспир, — бывший профессор грустно улыбнулся, — я ни на что не жалуюсь. Напротив, я должен быть несказанно благодарен судьбе, ведь она была ко мне милостива и благосклонна. Тюремщики меня не обижали, соседи по камере относились ко мне без присущей этим жалким париям жестокости, королевский прокурор сохранил мою никчемную жизнь, а его королевское величество одарило меня несказанной милостью, освободив от бессрочной ссылки в каторжные работы на заморских территориях.
— А как отнеслись к вашему аресту коллеги по университету?
— Коллеги, — брезгливо скривился торговый агент. — Коллеги, господин Шекспир, от меня публично отреклись, лишили звания профессора и изгнали с кафедры. Милые, добропорядочные люди, не желающие никому зла.
— Человек слаб, — сказал Шекспир.
— Ах, оставьте, — сказал бывший профессор, — разве предательство коренится в человеческой слабости? История являет нам примеры, когда слабый, не дрогнув, всходил на костер, и сильный, сдавшись, валялся в ногах палачей, вымаливая пощаду. Проблема не в слабости духа, господин Шекспир, а в наличии твёрдого нравственного начала в душе человеческой. Я часто задумываюсь над тем, как бы я поступил в аналогичной ситуации? Когда необходимо сделать принципиально важный и трудный выбор? Вроде бы, никто тебя ни к чему ни принуждает, ничем тебе не угрожает, и ничего от тебя не требует. Ты волен поступать сообразно твоему воспитанию. Сердце советует тебе поступать по совести, разум диктует обратное — советует принять сторону большинства. Быть с большинством — рационально, подчиниться велению сердца — стать добровольным изгоем. Мучительная дилемма.
— Каково же решение, — спросил Шекспир, — в вашем случае, профессор?
— Оно меня абсолютно не радует, — ответил бывший профессор. — Случись мне делать выбор между совестью и разумом, между правотой одиночки и ложью подавляющего большинства, я бы, не колеблясь, выбрал большинство. При этом я искренне презираю моих бывших коллег. Они поступили отвратительно. Предательство, знаете ли, больно ранит и всегда оскорбляет.
— Тем не менее, вы их оправдываете, — сказал Шекспир.
— Я их понимаю, — ответил торговый агент. — Неплохая работа, приличная зарплата, определённое положение в обществе. Не каждому хочется всё это потерять. Тем более, что почти у каждого из них есть жёны, дети и дочери на выданье. Им надо содержать семью, оплачивать дом. В наше тяжёлое время непросто удержаться на престижном, хорошо оплачиваемом месте. Устроиться, кстати, тоже.
— Вы же устроились, — сказал Шекспир.
— Мне фантастически повезло, — сказал торговый агент, — я случайно встретился на улице с бывшим учеником. Я, господин Шекспир, после освобождения зарабатывал тем, что побирался. Просил милостыню, собирал бутылки на помойках. Пробавлялся мелким воровством, таскал ящики в рыбной лавке, мыл полы в портовых кабаках. Завшивел, опустился, научился пить всякую дрянь, ходил в вонючих обносках, рылся в отбросах вместе с бродячими псами, спал под мостом на обоссанной дерюге.
— Глядя на вас, — сказал Шекспир, — никогда бы не подумал, что вы настолько опустились.
— Конечно же нет, — рассмеялся бывший профессор, — я несколько сгустил краски. Я пал недостаточно низко, чтобы жрать отбросы и спать под мостами, но всё остальное — милостыня, бутылки, ящики, полы и воровство — не отрицаю, было. Ночевал я в приюте для бедных, и питался в бесплатной столовой на Ричмонд-стрит, открытой Фондом христианских благотворителей. Там, кстати, меня и обнаружил мой бывший лучший ученик. Великолепная научная карьера, господин Шекспир. Головокружительная! Ведущий специалист в прикладной социологии, международный эксперт по проблеме трудового и гендерного неравенства, руководитель Британского национального Социологического центра, член-корреспондент Британской Королевской Академии Наук и одновременно непревзойдённый учёный-практик, непререкаемый авторитет в избранной области научного знания. И всего этого он добился в 34 года! Ему я обязан своим спасением.
— Достойный пример бескорыстия, — сказал Шекспир.
— Вы правы, сэр, — бывший профессор интеллигентно высморкался в носовой платок. — Извините, слегка простудился. Лето в этом году какое-то невнятное. То невыносимая жара, то холодно и дожди.
