Томас Диш - Сто две водородные бомбы
— Как у вас возникла идея подобного сюжета, Чарли?
— Просто так, сама по себе.
Он говорил чистую правду. Идея пришла ему в голову, когда он лежал в постели, как раз после отбоя. Он увидел его так явственно, словно смотрел на собственный рисунок, помещенный в журнале: такое большое и чудодейственным образом не тронутое взрывами, разрушившими все вокруг. Оно стояло монолитно среди деревьев и гигантской жимолости.
Потом он увидел, как оно поднимается. Зависнув неподвижно над парком, оно некоторое время накапливало энергию, затем стремительно исчезло в небе. Каменный корабль высотою в четыреста метров.
Таким образом, этюд на тему: «Что бы я сделал, если бы Эмпайр Стейт Билдинг принадлежал мне» — не стоил ему никаких усилий. Рассказ написался сам собой. Лишь одно не переставало его удивлять до сих пор — то, что он осмелился его отослать. Впрочем, в тот момент ему это казалось естественным.
Чтобы выиграть первый приз.
— А мой приз? — спросил он, словно получив частичку того мужества, которое позволило ему тогда отправить текст на конкурс.
— Ну, там все включено. Приз на самом деле выиграли многие, хотя в объявлении говорилось об одном. Вы… и ваш опекун проведете неделю в Новом Нью-Йорке, в качестве гостей Службы поиска новых талантов. Кроме того предусмотрена стипендия на обучение и небольшая сумма, чтобы покрыть расходы вашего опекуна.
Грист громко сглотнул.
— В Новом Нью-Йорке вы сможете познакомиться с остальными победителями конкурса, мальчиками и девочками. Всего вас сто два человека. По одному на каждый этаж Эмпайр Стейт Билдинг.
— Ужасно, — не выдержал Грист.
(«Если бы Эмпайр Стейт Билдинг принадлежал мне, — думал за него Чарли, — я бы набил его водородными бомбами… сто две бомбы. Затем…»)
Мисс Эплтон засмеялась, хрустальным смехом.
— Вы шутите, капитан!
(«Капитан! — подумал Чарли. — Капитан! Хороший ход»).
— Он беспокоится за вас, — добавила она для Чарли. — Первым его опасением было то, что поездка в Новый Нью-Йорк помешает обучению. Речь идет, естественно, об очень далеком путешествии, тысячи миль, а вы, конечно же, безмерно любите этот очаровательный лагерь, но капитан может помочь вам наверстать пропущенные занятия, как я ему заметила. Он сказал, что оставляет это на ваше усмотрение.
Она сделала паузу.
— Я согласен, — ответил Чарли 3-ей Роты. — Благодарю вас, мисс Эплтон. Благодарю равным образом и вас, капитан.
— В таком случае, решено. Мисс Эплтон… рад был с вами познакомиться.
Грист протянул руку.
Несмотря на специальную обувь с высокими каблуками, он оставался на пять сантиметров ниже посланницы Службы поиска новых талантов.
Мисс Эплтон предложила руку Чарли, официальность прощального жеста не вязалась с заговорщицким подмигиванием. Чарли улыбнулся.
— До пятницы, джентльмены. Доброго вам вечера.
— Аве Виктория![1] — ответил Грист.
Но она уже вышла.
— Если бы все зависело только от меня, я бы немедленно положил конец данной абсурдной истории. Но они предварительно связались с капитаном Лэнджером, и им удалось убедить его в том, что это станет хорошей рекламой Оверкилю. Именно его вам следует благодарить. Я полагаю, вы считаете себя очень хитромудрым, 743?
— Нет, сержант.
— Не спорьте со мной.
— Да, сержант.
За маской непреклонного вояки, зияла бездонная пропасть тоски и апатии, в которую Чарли не осмелился заглянуть.
— Смотрите у меня.
(«Смотреть на что?» — спросил себя Чарли, одновременно отвечая):
— Слушаюсь, сержант.
— Свободны.
3Р 743-22 отсалютовал и совершил положенный оборот.
— 743.
— Да, сержант?
— Сколько вдохов и выдохов проделали вы по прибытии сюда?
— Десять, сержант.
— Вы совсем распустились. Впредь будете проделывать пятнадцать.
— Слушаюсь, сержант.
— Свободны.
* * *Официально Соединенные Штаты не находились в состоянии войны и сохранение такого положения стоило им самых больших затрат и тридцати тысяч человеческих жизней ежегодно в течение почти двадцати последних лет. Никто не знал в точности, когда эта невойна началась.
Все людские ресурсы нации были давно мобилизованы, и к настоящему времени ЦРУ и армия, две главные силы, ведущие в Вашингтоне политическую борьбу, состязались друг с другом в изобретении отчаянных мер. Возможно, самой отчаянной была милитаризация сиротских приютов, число которых во время невойны сильно увеличилось.
Недавняя отправка первого контингента сирот на фронт Исландии принесла такой успех, что армия теперь прилагала все усилия к тому, чтобы был принят вызвавший сильные разногласия закон Мангейма, делающий военную подготовку для детей мужского пола обязательной с десятилетнего возраста. Как отмечала армейская служба по связям с общественностью, период с десяти до четырнадцати лет является решающим в формировании характера ребенка. Часто случается, что уже чересчур поздно воспитывать истинный воинский дух у подростка, поступающего в колледж. Военное обучение является священной традицией Соединенных Штатов, и будет только справедливым, если все мальчики получат равные шансы на приобщение к нему.
Правда, некоторые дети настолько по своей натуре независимы, что даже в десятилетнем возрасте уже поздно делать из них идеальных солдат. Чарли 3-ей Роты относился к этой категории. Поэтому военное воспитание следовало начинать с рождения, но пока еще только самые смелые мечтатели из Пентагона с нетерпением ожидали введения этого уровня всеохватной воинской подготовки.
Между тем, если отвлечься от достойного сожаления свободомыслия, Чарли 3-ей Роты был почти столь же идеален, как и любой другой кадет Оверкиля. Психометрические тесты показывали, что потенциально он обладает большими задатками лидера и руководителя, и рекомендовали его в офицерское училище. Действия и поведение Чарли во время учений на полигоне являлись безупречными. Только школьные работы иногда бывали чересчур хороши, несмотря на его постоянные старания обуздать свою любознательность и способности. Он был любим другими кадетами, а повиновение старшим по званию не вызывало нареканий.
Грист его ненавидел. Основная причина ненависти коренилась в том, что он напоминал ему самого себя. Ну, может быть, менее очерствевшего. А Грист за двадцать лет военной карьеры приучился искренне себя презирать. Именно это делало из него образец унтер-офицера.
В целом жизнь в лагере Оверкиль была расписана таким образом, чтобы чувства Чарли и Гриста не имели возможности проявиться на свет. Но сейчас, поднявшись на борт реактивного лайнера назначением до Нового Нью-Йорка, они оказались в ситуации, к которой устав Оверкиля их не подготовил. Так, устраиваясь в кресле, Грист пробормотал: «Чертовски пронырливое ничтожество», — слова, которые он бы не стал употреблять в Оверкиле, в чем тотчас же отдал себе отчет.
