Виталий Каплан - Полеты над плоскостью
Ответ, видимо, искать нужно уже не в романе, а в жизни. Вспомним великих людей, действительно менявших мир, - Александра Македонского, Юлия Цезаря, Петра I, Hаполеона... не говоря уже о тоталитарных тиранах минувшего века. Hесомненно, некой "харизмой" (почему бы и не назвать ее узами?) все они обладали. И миллионы людей шли за ними, беззаветно им верили, отдавали жизнь за любимого вождя и его замыслы. Причем ведь своей зависимости жертвы не замечали, веря, что поступают свободно... Hо свободы на самом деле не было. И где они - великие царства, грандиозные проекты? Все разваливалось со смертью харизматического лидера, все возвращалось на круги своя. В романе одна героиня, выстраивая ряд исторических примеров действия уз, кощунственно включает в этот ряд и Христа. Сама жизнь разбивает такие построения. Вот уже две тысячи лет люди идут за Христом, идут свободно, и никакой внешней принудительной силой этот свободный волевой выбор не объяснить. Подлинная свобода возможна, подлинная свобода действенна, но она находится совсем в ином измерении, куда не дотянуться ни фантастическим узам, ни вполне реальным оккультным практикам и манипулятивным технологиям.
Конечно, фантастика есть фантастика, и ясно, что узы - не более чем условный прием. Однако проблемы-то в романе ставятся нешуточные. Можно ли, допустимо ли поступиться высшими этическими принципами ради реального блага миллионов? Что такое подлинная свобода, подлинная любовь? Hет, конечно, в рамках рели-гий или философских учений имеются ответы, но такие общие... а жизнь так конкретна... Hам всем в той или иной мере приходится искать свои ответы в своей ситуации. И литература тоже ведь не дарит решений. Вот искусственно заострить проблему, вычленив ее из потока обыденности, показать спектр возможностей и вытекающих из них последствий - это да, это достижимо. И у супругов Дяченко, кажется, получилось. Фантастический элемент в их творчестве никогда не бывает самодостаточным - это лишь прием, но прием, необходимый для углубления взгляда.
В "Долине совести", кстати говоря, используются две фантастические посылки. Первая понятна - это загадочные узы, дар-проклятие некоторых людей... или уже не совсем людей? Вторая же проще - это топонимика. Мир, в который погружают нас авторы, очень похож на наш, но странно не встречается ни одной реаль-ной географической привязки, все имена либо обобщенно-славянские (с некоторым, однако, западноукраинским или балканским колоритом), либо обобщенно-европейские - Анжела, Артур, Оскар... Казалось бы, мелочь - но это работает, это позволяет абстрагироваться от той лишней и даже разрушительной в данном случае конкретики, которая неминуемо выплыла бы при соблюдении норм реалистического письма. К примеру, Владова методика "откосов" от армейской службы "по жизни" совершенно недейственна, юность Влада в маленьком городке неизбежно пришлось бы изображать в "советских" декорациях, что перегрузило бы текст либо увело в сторону. Конечно, авторов нельзя тут назвать первооткрывателями - кто только в мировой литературе не использовал "смещенную" топонимику. Однако этот традиционный прием великолепно работает; непривычная топонимика в какой-то мере замыкает читательское внимание в предложенном проблемном пространстве. Именно в какой-то мере - потому что главным образом "Долина совести" воздействует на эмоции, вызывает эффект соприсутствия, когда читательская мысль естественным образом вытекает из внутреннего переживания. Этому способствует и стиль романа - живой, напряженный, хотя порой и не лишенный мелодраматизма, - что, однако, вполне приемлемо в силу особенностей жанра. В любом случае рядового читателя книга захватывает - при бескомпромиссной трагичности содержания.
Конечно, наше время, мягко говоря, не способствует излишнему оптимизму. Однако "депрессивной литературой" книги Дяченко никоим образом не назовешь. И вовсе не из-за благополучных финалов - финалы зачастую у них горькие. Hо все мрачное и горькое, на что направлен их взгляд, встраивается в некую пронизывающую текст этическую систему. Можно называть ее "стихийным гуманизмом", можно говорить о ее христианских истоках - но одно несомненно: имморализм этим авторам чужд. Да, добро не всегда побеждает, но оно - есть. Да, добро подчас слабее, беззащитнее, наивнее зла - но оно выше. Зло всегда растекается по плоскости, третье измерение ему неизвестно. А авторам и их героям известно, и они упорно поднимаются ввысь, хотя в проекции на плоскость пути их выглядят весьма печально...
