Валерий Язвицкий - Загадка Мауэрского озера
Погода, старина, стояла самая гнусная. Дожди, туманы — туманы, дожди! Брр! Вообще Восточная Пруссия, с ее болотами и песчаными бесплодными полосами среди возделанных полей, скучна и однообразна. Тоскливыми казались ровные цепи холмов, маячившие у горизонта, и тусклые свинцовые воды озера.
В один из таких сереньких деньков мы, забрызганные с ног до головы грязью, проехали десятка два километров, нигде не встретив и признака жилья. Только когда совсем стемнело, мы заметили огонек рыбачьей хаты и решили там заночевать. Хозяин лачуги нас приветствовал на том скверном немецком языке, на котором говорят местные латыши и литовцы. Примерно так, как я говорю по-русски, старина! Но потом я как будто убедился, что это был поляк или кашуб. Впрочем, я не силен в этнографии, к тому же мы все тогда чертовски устали, хотели есть и спать.
Нас поместили среди груды новых неводов.
Я не буду останавливаться на подробностях, только замечу, что поужинали мы отлично. Угостили и кашуба. Парень пил не хуже нас и заметно делался добродушней.
Укладываясь уже спать, мы перекинулись несколькими ленивыми фразами.
— Ну, и забрались мы к чертям на кулички, — сказал я. — Кажется, дальше, чем пресловутый пан Тадеуш…
Эта фраза взволновала рыбака. Он внимательно оглядел нас и спросил меня:
— А вы знали, господин лейтенант, пана Тадеуша?
— Как же, — засмеялся я, — из-за него только сюда и приехали.
Тогда кашуб стал уверять, что пан Тадеуш не иначе как колдун, что он жил на противоположном берегу озера, но после одного крупного боя наших с русскими исчез бесследно.
— Так же, как гвардейский полк, — шутливо сказал кто-то из моих спутников.
Кашуб вздрогнул и пробормотал:
— Да… Это было страшно… Я видел…
Я приподнялся и крикнул:
— Что ты видел?
— Я видел, как исчезал полк.
Мы переглянулись между собою, ничего не понимая.
— Когда же и где исчезал этот полк?
— Когда еще был пан Тадеуш и пускал легкие ветры.
Мы подумали в первую минуту, что кашуб смеется над нами, но он был серьезен.
— Что это за легкие ветры? — спросил я.
— Вы же знаете пана Тадеуша, — ответил кашуб, — он их и пускал. В первый раз я чуть было не утонул из-за этого проклятого колдовства. Хорошо, что я был на лодке. Не будь я на лодке, потонул бы непременно. Кто попал в озеро или болото, тот уже не выплывет…
— Хорошо, — перебил я нетерпеливо, — но как же это все случилось?
— Так вот, — продолжал кашуб, — плыл я с неводом. Вдруг подул легкий ветер. Чую, тяжести во мне не стало, и невод не тянет, будто его нет. Дернул я за веревку — невод из воды весь выскочил вверх и повис в воздухе. И рыбы штук двадцать в нем бьется. Глянул вниз, а лодка вот на столько над водой поднялась… Не успел я опомниться, как все прекратилось. Лодка в воду шлепнулась так, что брызги полетели во все стороны, а невод с рыбой на меня упал. Тут я, как не в своем уме, давай грести к берегу. Лодку привязал, дрожу, весь мокрый… Собрал кое-как рыбу, да в хату. Трое суток просидел в хате, боялся выходить. Не знал я тогда, что это за штука, а потом понял, что это легкие ветры пана Тадеуша. Он там, по ту сторону озера жил. По ночам у него белые огни горели, светло, как днем, было…
Лодка над водой поднялась…
— Ну, ладно, этот Тадеуш верно был инженером, а на том берегу торф добывали.
— Да нет же, — возразил кашуб, — он пускал легкие ветры. Торфа там не брали. Вскоре потом в избе со мной случилось… Вдруг почуял я легкость во всем теле, и пришло мне в голову привскочить. Ну, понятно, меня вверх бросило. Стукнулся я слегка теменем в потолок, потом вниз, ногами в пол толкнулся, потом опять вверх. Таким манером, как мячик, вверх и вниз раз пяток метнулся и растянулся на полу. Легкость сразу исчезла. Очень этого всего я боялся первое время. Потом привык. Всегда настороже был: чуть пойдет в воздухе веянье, сейчас хватаюсь за кусты, либо за что другое, и жду, пока ветры пройдут.
— Что же, они сильные были и долго дули? — спросил я.
— Когда как, но больше, как до десяти, досчитать не удавалось. Ничего, я привык, только боязно было, что может унести: чем дальше, ветер сильней делался и все тянул вверх. Лодки, и те из воды подымал. Того и гляди о берег ударит и разобьет. Только этого не было, все в воду падали. Одна лишь боком упала и затонула. Ну, я ее за веревку легко вытянул…
— Довольно, — сказал я, выслушав эту небылицу. — Теперь я знаю о легких ветрах и о пане Тадеуше. Расскажи нам лучше о полке.
— Он исчез.
— Мы это знаем. Но когда и куда он исчез?
— Да я же сказал, когда дули ветры. Вот утром пойдете, так увидите ихнюю пушку…
— Какую пушку? — вскрикнул я от удивления, вспомнив, что нам об этой пушке твердили еще в Лётцене.
Я поглядел на своих товарищей и заметил что-то странное, мелькнувшее на их лицах.
— Большую, — ответил рыбак. — Она воткнулась в землю и стоит торчком. Завтра покажу вам.
Я не звал, что думать обо всем этом. То, что болтал кашуб о легких ветрах, мне казалось просто досужей фантазией. Но пушка начинала меня тревожить. Мне казалось, что мысли мои путаются от усталости и от коньяка, которого я хватил чуть-чуть больше, чем следовало. Не желая себя ставить в смешное положение перед подчиненными, я сделал вид, что все понимаю.
— Хорошо, — обратился я к кашубу. — Ну, а как же исчез полк? Может быть, ты видел и каски?
Рыбак потянулся под лавку, вытащил из-под сложенных там мешков солдатскую каску и подал мне. Сердце у меня забилось толчками — это была каска того самого гвардейского полка, который пропал без вести. Эти каски мы вскоре потом заменили защитными, но в первые недели войны головные уборы наших войск были еще «образца мирного времени».
— Где ты взял эту каску? — спросил я.
— На берегу, когда исчез полк.
— Ну, рассказывай, как это случилось.
Я велел фельдфебелю записывать показание и приготовился слушать. Запись несколько смутила кашуба, но мы его успокоили, подкрепив бодрость духа коньяком.
— Пошел я как-то утром, — начал он, — смотреть верши. Только дошел я до мостков, вдруг повеяло… Я вцепился в мостки и лег. Думаю, пережду. А ветер сильнее да сильнее, прямо в бурю разыгрывается, и все вверх тянет. Шапку сорвало, только и видел ее. Пополз я ближе к берегу, поймал конец веревки от причала и привязал к поясу. «Так-то вернее», — думаю, а самому курить захотелось. Освободил я руки, а меня как сдунет, будто перо, — и вверх! И повис я в воздухе. А ветер так и бушует, да как-то снизу вверх, боюсь уж, что с веревки сорвет…
