Гуин Ле - Автор семян акации
Однако, трудности перевода все еще остаются с нами.
Удовлетворительная степень понимания уже достигнута в языке Пингвинов Адели. Трудности записи группового кинетического перформанса в штормовом океане, густом, словно гороховый суп, от планктона при температуре в 31 градус по Фаренгейту значительны, однако упорство литературного кружка Ледового Барьера Росса полностью вознаграждены такими отрывками, как "Под айсбергом" из "Осенней песни" - этот отрывок ныне получил всемирную известность в постановке Анны Серебряковой из Ленинградского Балета. Никакой словесный перевод не может достичь полноты версии мисс Серебряковой. Ибо, совершенно очевидно, что нет способа воспроизвести в письменной форме центрально-важную многозначность оригинального текста, столь прекрасно исполненного полной труппой компании Ленинградского Балета.
В самом деле, то, что мы называем "переводами" с языка Аделей - или с любой другой группы кинетических текстов - является, грубо говоря, всего лишь нотами - либретто без оперы. Балетная версия - это верный перевод. Ничего в словах не может быть завершенным.
Я предполагаю поэтому, хотя предположение может быть с одинаковым успехом встречено как недовольством или гневом, так и громким смехом, что для теролингвиста - в противоположность артисту или простому любителю кинетические морские произведения Пингвинов являются менее всего обещающим полем исследований: и, далее, что язык Аделей, при всем его шарме и относительной простоте, есть менее обещающее поле исследований, чем язык Императорских Пингвинов.
Император! - я предчувствую ответ моих коллег на это предположение. Язык Императоров! Самый трудный, наиболее уединенный из всех диалектов языка Пингвинов! Язык, о котором сам профессор Дьюби заметил: "Литература Императорского Пингвина так же непривлекательна, так же неприступна, как само замерзшее сердце Антарктики. Ее красоты, возможно, являются неземными."
Возможно. Я не недооцениваю трудностей, не последней из которых является темперамент Императоров, гораздо более необщительный и отстраненный, чем у любого другого Пингвина. Но, парадоксальным образом, именно на этой необщительности я основываю свою надежду. Император это не одиночная, а общественная птица, и в сезон размножения находясь на суше живет колониями, как и Адели; однако, эти колонии гораздо меньше и гораздо тише, чем колонии Аделей. Связи между членами колонии Императоров скорее персональные, чем общественные. Император индивидуалист. Поэтому мне кажется почти наверное, что литература Императоров окажется сочиненной отдельными авторами, а не хором; и поэтому будет переводима на человеческую речь. Это будет кинетическая литература, но такая отличная от пространственно широких, быстрых, многосоставных хоров морских литературных произведений! Пристальный анализ и подлинный перевод может стать, наконец, возможен.
И что же? - спросят мои критики. Должны ли мы паковаться и плыть на мыс Крозьер, во тьму, в метели, в морозы минус 60 градусов, единственно в надежде записать проблематичную поэзию нескольких странных птиц, сидящих там во тьме середины зимы, в метелях, на морозе в минус 60 градусов, на вечном льду, с яйцом на лапах?
И мой ответ - да. Ибо, как и профессору Дьюби, инстинкт говорит мне, что красота этой поэзии настолько неземная, как ничто из того, что мы сможем когда-либо найти на Земле.
Тем из моих коллег, в ком силен дух научного любопытства и эстетический риск, я скажу: Представьте себе: лед, несущийся снег, тьма, непрестанные рыдания и рев ветра. В этой черной заброшенности согнулась небольшая группа поэтов. Они голодают, они не будут есть неделями. На лапах каждого под теплыми перьями живота покоится одно громадное яйцо, защищенное таким образом от мертвящего прикосновения льда. Поэты не могут слышать друг друга, они не могут видеть один другого. Они лишь могут ощущать теплоту другого. Это и есть их поэзия, их искусство. Подобно всем кинетическим литературам, она безмолвна; в отличие от других кинетических литератур, она вся неподвижность, невыразимая утонченность. Взъерошенное перо, движение крыла, прикосновение, легкое, слабое, теплое прикосновение того, кто перед вами. В невыразимейшем, отчаянном, черном одиночестве - утверждение. В отсутствии присутствие. В смерти - жизнь.
Я получил значительный грант от ЮНЕСКО и организую экспедицию. Четыре места еще не заполнены. Мы отправляемся в Антарктику в четверг. Если кто-нибудь хочет присоединиться, добро пожаловать!
Д.Петри
Колонка редактора
Президент Ассоциации Теролингвистики
Что есть Язык?
На этот вопрос, центральный в науке теролингвистике, можно ответить эвристически - самим фактом существования этой науки. Язык - это коммуникация. Это является аксиомой, на которой покоится вся наша теория и все наши исследования и из которой выведены все наши открытия; а успех этих открытий удостоверяет законность аксиомы. Однако, для связанного, но не идентичного вопроса: Что есть Искусство?, мы еще не имеем удовлетворительного ответа.
Толстой в книге, в заголовок которой вынесен данный вопрос, отвечает на него четко и ясно: Искусство тоже есть коммуникация. Мне кажется, что этот ответ был принят теролингвистикой без проверки или критики. Например, почему теролингвисты изучают только Животных?
Что ж, потому что Растения не общаются.
Растения не общаются, это факт. Поэтому у Растений нет Языка; очень хорошо, это следует из нашей базисной аксиомы. Поэтому, также, у Растений нет Искусства. Но, постойте! Ведь это следует не из базисной аксиомы, а только из непроверенной толстовской корелляции.
А что если Искусство не коммуникативно?
Или, что если некоторые Искусства коммуникативны, а некоторые нет?
Являясь сами Животными, активными, хищниками, мы ищем (достаточно естественно) активное, хищное, коммуникативное Искусство, и когда находим, то мы его узнаем. Развитие данной способности к узнаванию и мастерство оценки является нашим недавним и великолепным достижением.
Однако, я хочу сказать, что несмотря на все огромные успехи, сделанные теролингвистикой за последние десятилетия, мы находимся лишь в начале нашего века открытий. Мы не должны становиться рабами наших собственных аксиом. Мы еще не подняли наших глаз к обширным горизонтам перед нами. Мы еще не посмотрели в лицо почти устрашающему вызову со стороны Растений.
Если не-коммуникативное, вегетативное Искусство существует, мы должны заново продумать все основные элементы нашей науки и научиться новой технике исследований.
Ибо просто невозможно перенести критическое и техническое мастерство, приложимое к изучению мистерий убийств, совершаемых Лаской, к эротике Лягушек, или к сагам туннелей Дождевых Червей, на искусство Красного Дерева или Кабачка-Цуккини.
