Харлан Эллисон - Дождик, дождик, перестань
Когда нить его размышлений прервалась, Хуберт осмотрелся затуманенными глазами и обнаружил, что проехал свою станцию. Он поднялся наверх, перешел на противоположную сторону и сел в трамвай, идущий к Сто Десятой Восточной.
В его комнатушке, заваленной книгами и периодическими изданиями до такой степени, что свободного места почти не оставалось, Хуберт скинул мокрую шляпу, пиджак, повесил их поближе к батарее и уселся на кровать, которая служила ему и диваном.
Я бы хотел, чтобы со мной произошло что-нибудь поистине необыкновенное, думал Хуберт. Я бы хотел, чтобы произошло что-нибудь настолько захватывающее, что все на улице оборачивались бы мне вслед и говорили: "Смотрите, вон идет Хуберт Краузе! Вот это человек!" И чтобы при этом все испытывали благоговейный трепет, чтобы поражались мне".
- Каждый человек хоть единожды в жизни удостаивается славы!
Он произнес эти слова с силой, так как верил в них. Но ничего не случилось, и в ту ночь Хуберт отправился спать под аккомпанимент ветра, завывающего между блоками жилых домов, и дождя, барабанившего по стеклу.
Возможно, теперь смоет хоть немного грязи снаружи, подумал Хуберт об окне, которое не мылось с тех пор, как он последний раз открывал его, а ведь это был пятый этаж, управляющему не удалось найти мойщика стекол, а Хуберту было страшно высовываться наружу.
Сон начал наваливаться на него. Хуберт был уверен, что опять моет стекло, и снова на него обрушились все страхи того дня.
Почти как заклинание он пробормотал стишок, запомнившийся еще с детства, который ему приходилось повторять тысячи раз:
Дождик, дождик, перестань,
Я поеду в Аристань.
Дождик, дождик, уходи,
В другой раз к нам приходи.
Он захотел произнести ее еще раз, но заснул на полуслове.
* * *
Дождь лил всю неделю, и когда в воскресенье утром Хуберт появился из утробы своего каменного коричневого дома, земля возле единственного дерева, косо росшего на наклонном тротуаре Сто Десятой, казалась мягкой и жидковатой. Сточные канавки бурлили от низринувшихся потоков. Хуберт взглянул на темное небо, выглядевшее темным даже сейчас, в одиннадцать утра. На нем не было ни намека на солнце.
Раздосадованный, он снова забормотал свою чепуховинку:
- Дождик, дождик, перестань...
Затем устало взобрался в гору, где всегда завтракал на углу Бродвея.
В крохотном ресторанчике, опустив зад на табуретку, слишком маленькую для его грушеобразных очертаний, Хуберт послал традиционный плотояный взгляд Флоренс, рыжеволосой красотке за стойкой, и привычно заказал:
- Два вкрутую, бифштекс, кофе, сливки, Флоренс.
Поглощая яйца, Хуберт снова вернулся к тоскливым мечтаниям нескольких предшествовавших вечеров.
- Флоренс, - сказал он, - вы бы хотели, чтобы с вами произошло что-нибудь необыкновенное?
Пришлось проглотить солидную порцию сэндвича и бифштекса, чтобы произнести эту фразу внятно.
Флоренс взглянула на него, оторвавшись от своих обязанностей: она выкладывала на бумажные тарелочки твердые, как камень, квадратики масла.
- Ага, я всегда хотела, чтобы со мной что-нибудь приключилось. - Она отбросила за спину перетянутый пучок рыжих волос. - Но никогда ничего не случалось. - Она пожала плечами.
- И что бы вы хотели? - заинтересовался Хуберт.
- Ах, вы же знаете, разные глупости. Ну, например, чтобы сюда зашел Марлон Брандо и полез обниматься. И все такое прочее... Или чтобы я выиграла миллион в Ирландском Тотализаторе, заявилась сюда как-то утром в норковом боа и обмакнула его кончик в пойло этой поганки Эрмы Геллер. Да вы же знаете!
Она опять занялась своим маслом.
Хуберт знал. У него самого возникали аналогичные желания, подробности которых легко заменяли одна другую. Там были и Джина Лоллобрижида, и чесучевый костюм ценой в двести пятьдесят долларов вроде того, что носил мистер Бейген. Все это было в его мечтах.
Он покончил с яйцами и бифштексом, подобрал последние крошки яичного желтка, выцедил кофе и, промакнув рот бумажной салфеткой, сказал:
- Ну, до завтра, Флоренс.
Она произвела обычную замену в протянутом им счете, отметив в нужном месте ежедневные пятьдесят центов, и спросила:
- Обедать сегодня не придете?
Хуберт заважничал, изображая утомленность и отрешение.
- Нет, думаю погулять сегодня по городу, заглянуть вечерком на какое-нибудь шоу, может, перекусить в Латинском Квартале или у Линди, с фазаном под колпаком, с икоркой и какой-нибудь из девчушек, фотографиями ню которых Линди так славится. Решу, когда буду на месте.
Он пошел к выходу, уже довольный предстоящей прогулкой.
- Ах, ну у вас и характер! - хихикнула позади него Флоренс.
Дождь продолжался. Едва Хуберт прошел несколько кварталов по Бродвею, как налетел ураган и прогнал с тротуаров всех людей кроме тех,что выскочили за воскресными изданиями.
- Паршивый день, - пробормотал сам себе Хуберт.
Такой же, как и вся неделя, мысленно заметил он. Может, это покажет крикуну Бейгену то, что я могу предсказывать рогоду не хуже высокооплачиваемых мальчиков с верхних этажей. Может, теперь он станет прислушиваться ко мне?
Хуберт буквально видел, как мистер Бейген подходит к его столу, мгновение колеблется, потом, положив руку Хуберту на плечо - что Хуберт старательно игнорирует, - говорит, что он жутко виноват, что больше никогда не повысит голос, и пусть Хуберт простит его за грубость, и вот ему пятнадцать долларов надбавки, и вот ему работа наверху, в аналитическом отделе.
Фильм только начался и, хотя Хуберт презирал Барбару Стэйнвик, он решил убить время. Толстому сорокашестилетнему мужчине одиноко в Нью-Йорке, когда нет близких друзей, а все имеющиеся книги и журналы прочитаны.
Хуберт профыркал весь фильм, раздраженный примитивным сюжетом. Он даже подумал, что, предоставься ему возможность исполнения одного желания, он пожелал бы Барбаре больше не сняться ни в одном фильме.
Когда Хуберт вышел из кино, пролетело три часа, уже наступил полдень, а дождь хлестал из проема позади билетной кассы и успел промочить его еще до того, как он оказался на улице. Дождь был холодный, самый студеный из всех, какие мог вспомнить Хуберт, и такой частый, что, казалось, между каплями совсем не оставалось промежутков, словно Господь обрушил на Землю всю влагу небес сразу.
Хуберт шел по улице, бормоча про себя детский стишок по дождик. Он попытался прикинуть, сколько раз ему приходилось произносить этот набор слов. Он неудачник, и это тянулось с самого детства. Каждый раз, как начинался дождь, он прибегал к одному и тому же заклятию и был удивлен, осознав теперь, что это каким-то сверхъестественным образом срабатывало, причем неоднократно.
