Джеймс Ганн - Рождество - каждый день
Мужчина не смотрел на меня.
«ЧЕГО ЖДЕШЬ?! ПОКУПАЙ ЖЕ!» — приказывала песня.
Поезд замедлил ход, остановился. Тишина! Сидевший рядом мужчина встал, вышел из вагона. Я смотрел ему вслед. Вошли другие, жуя. Один из них сплюнул на пол пурпурную струйку.
«Что с ними? — невесело подумал я. — Наркотики? Гипноз?»
Двери задвинулись. Поезд тронулся. Снова музыка. На этот раз мягкая, почти мелодичная. Пел женский хор. Под конец «УС-ПО-КОЙ-СЯ». Протяжно и томно. «УС-ПО-КОЙ-СЯ…»
Я закрыл уши ладонями. Что, во имя всех святых, вы делаете с этим «успокойся»? Надеваете? Едите? Пьете?..
Протяжная мелодия сменилась стаккато…
На Таймс-сквер я выбежал из метро, как из сумасшедшего дома. К чему я вернулся? Может быть, после трех лет абсолютного покоя, абсолютной тишины я стал излишне чувствительным?
Я подумал, не купить ли что-нибудь ценное для Джин, что-нибудь, что показало бы, как я рад тому, что вернулся. Но звуки и вид улиц вышибли из моей головы эту мысль.
Улицы были разукрашены зеленым и красным, вымпелами, гирляндами, колокольчиками, свечами. Над толпами на тротуарах парила музыка. Полуголые люди со свертками и пакетами двигались, спеша и толкаясь. Их было слишком много.
«ТИХАЯ НОЧЬ!» — ревел громкоговоритель. «УКРАШАЙ СВОИ ЧЕРТОГИ!» — выл другой. «ЗВЕНИТЕ КОЛОКОЛА, ЗВЕНИТЕ КОЛОКОЛА!.. БЕЛОЕ РОЖДЕСТВО… САНТА КЛАУС ИДЕТ…»
Я прижался к стене дома, посмотрел вверх на стоявшее в зените солнце и вытер со лба пот. Наверное, все можно объяснить вполне логично. Может быть, я свихнулся от одиночества, пустоты и невыносимой тоски? Не бред ли это моего больного рассудка? А может, все-таки не я, а мир свихнулся?..
Впереди меня на тротуаре стоял мужчина, одетый в громоздкий красный балахон, отороченный белым мехом. На голове у него был длинный красный с белым колпак. Белоснежная борода до половины закрывала грудь. Рядом с ним раскачивался на треножнике железный котелок. Сверху висела табличка «БЛАГОСЛОВЕН ТОТ, КТО ДАЕТ».
Человек размахивал большим колокольчиком. Чудовищный звон перекрывал звуки рождественских гимнов, доносившихся из дверей универмага. «ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ…» — кричал мужчина. Прохожие бросали в железный котелок мелочь.
Я тоже почувствовал необъяснимое желание вытряхнуть в котелок деньги из своего кармана. Но удержался, шагнул к мужчине и хлопнул его по плечу. Он перестал размахивать колокольчиком и обернулся.
— Какое сегодня число? — пробормотал я.
— Пятое июля, парень. — Человек в красном с белым посмотрел на меня с любопытством.
— Вчера было четвертое июля, День независимости? — спросил я.
— Ага, а завтра будет шестое июля.
Я уставился на него.
— А вы кто такой, черт побери?
Он весело засмеялся.
— Санта Клаус, парень. Сам-то ты откуда взялся?
— Издалека, — прошептал я. — Но… погодите, ведь до рождества больше пяти месяцев. Не торопитесь ли вы немного?
— Нет, парень, не откладывать же до последней минуты! До рождества осталось всего только сто сорок пять покупательских дней. Где твой рождественский дух?
— Вроде бы не ко времени, — сказал я, посмотрев на солнце. — А вы не расплавитесь в этом снаряжении?
Он покачал своей белоснежной головой.
— Нет, у меня индихолод. Работает на батарейке. — Он стукнул себя по животу.
— Что?
— Индихолод. Личный морозильник. Откуда ты свалился, парень? Несколько дней назад получили патент, институт, понятно. И продали акций на пятьдесят процентов больше. Вот это успех!
— Институт? — ошеломленно спросил я.
Санта Клаус посмотрел на меня подозрительно.
— Институт рекламы, понятно. Всякий, кто хочет продавать, проходит курс обучения. Я заплатил за это кучу денег. Зато зарабатываю на двести процентов больше. А теперь иди. Некогда мне с тобой болтать.
Я попятился. Колокольчик вызванивал свой будоражащий призыв: «ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ-ДАЙ…» Монетки сыпались в котелок. В голове у меня вертелась дурацкая песенка: «Опоздал чуть-чуть к четвертому июля, зато поспел к рождеству…»
«ТИХАЯ НОЧЬ», — вещал громкоговоритель. «СНЕГ ИСКРИТСЯ НА ДОРОГЕ… СПИСОК ПОДАРКОВ ПРОВЕРЬ ДВАЖДЫ…» Тра-ля-ля-ля-ля…
Июльское солнце жгло нестерпимо. В воздухе стоял зной. Кто-то отпихнул меня, волоча большую кустистую елку…
— Такси! — закричали. — Такси!
Они проносились мимо с пассажирами, свертками, картонками. Я метался взад и вперед по тротуару, потонув в море голых рук и ног.
— Такси! — кричал я в отчаянии.
Наконец, одно затормозило у обочины. Я пробился к дверце, открыл ее и плюхнулся на заднее сиденье. Мир сошел с ума, но меня ждет Джин и сто пятьдесят тысяч долларов.
Я наклонился и сказал шоферу адрес. Потом в полном изнеможении и растерянности откинулся на сиденье. Такси отъехало от обочины.
СССЗЗЗ-3-3! «ПО-КУ-ПАЙ! КУПИ!»
Я открыл глаза. За спиной водителя осветился большой экран. Пляшущие разноцветные крапинки напоминали капли воды на горячей масляной сковороде. Музыка фыркала и шипела.
«ЗАЧЕМ ЖАРИТЬ, ПАРЕНЬ?» Началась песня. Я вздрогнул. «К ЧЕРТУ ГАЗ! ПОЛЕЗЕН ХОЛОД! ИНДИХОЛОД! ПУШИСТ, КАК СНЕГ!» Пляшущие крапинки превратились в медленно падающие снежинки. СЗЗЗЗЗ-3 ПППП «ПОКУПАЙ! КУ-ПИ! ЗАЧЕМ ЖАРИТЬ?..»
Я принялся дубасить в стеклянную перегородку. Шофер одной рукой наполовину ее раздвинул.
— В чем дело?
— Выключите! — крикнул я, задыхаясь. — Выключите!
— Что, спятил?
— Не знаю, — простонал я. — Выключите!
— Не могу. Автоматическая. У конторы договор. Никто не жаловался. А что, барахлит?
Я задвинул стекло перед самым его носом и забился в угол, закрыл глаза и стиснул руками уши…
Такси затормозило. Я открыл глаза и посмотрел в окно на идущую по улице женщину. У нее были стройные, длинные ноги, красивая, почти голая спина.
— Джин! — Я забарабанил по стеклу. — Выпустите меня!
Такси остановилось. Шофер повернулся ко мне, резко выключив счетчик.
— Тринадцать сорок восемь, — прорычал он. Я бросил ему десятку и пятерку.
— Сдачи не надо. — И выскочил из такси. — Джин!
Женщина не обернулась. Ее ноги под шортами цвета шартрез с алыми полосами отсвечивали белым. Они шагали по тротуару быстро, твердо.
Я поспешил за ней, прикидывая, не ошибся ли. Ведь Джин должна теперь быть на службе. Нет. Я не мог ошибиться!
— Джин!
Я побежал. Она не сбавила шага. Я догнал ее и увидел, что волосы у нее пламенно-красные, короткие, туго завитые. И снова во мне зародилось сомнение. Я поравнялся с нею. Да, это Джин, но что с ней произошло? Лицо у нее было застывшее, невыразительное, как те, что я видел в метро. Глаза не смотрели на меня. Сквозь отверстия в бюстгальтере, словно вторая пара глаз, глядели прямо вперед выкрашенные ярко-оранжевые соски.
