Олег Тарутин - Заика из массовки
- Т-точно,-подтвердил расхристанный.Мужик-поселянин из вашего лихого в-вестерна.
- Турист это с реки, - объяснял Рубис. - То ли обокрали его, то ли сам пропился вчистую. Сам же в массовку и напросился, склочник! Опять встреваете? - напустился он на мужика.
- Чего ж вы, папаша, полезли в этот вестерн, как вы изволили выразиться? - весело спросил мужика оператор, подмигнув насупившемуся Кучуеву. Оператор так до сих пор и не слез со стрелы.
- Д-деньги нужны,-последовал обезоруживающий ответ.
Киношники загоготали. (Потом многие недоумевали, почему с самого начала, с самых первых наглых слов, с ходу не прогнали в три шеи этого горе-оратора, почему слушали?)
- Нужны, - переждав смех, подтвердил мужик. - Да и вообще - случай для меня удобный, массовка ваша,-добавил он непонятно.
- Двурушник вы, папочка, - развязно похлопал мужика по плечу Ося-звуковик, в то же время искательно взглядывая на грозного шефа, - а критика в устах двурушника...
- От меня в толпе только вилы видны, - неторопливым заиканием перебил Осю нахал,-и вопим мы свою чушь неразборчиво. А П-проталин будет во весь экран и во весь голос. Хороший же артист, думающий, - говорил он, сочувственно глядя на одного Юрия Проталина.- На святую тему да таких глупостей нa-а-валяли, а его повторять заставляют. Смертный миг, последняя ярость. .. Такие сцены левой н-н-ногой пишутся! Не верьте вы им, Проталин. Впрочем, вы и сами убедитесь, надеюсь.
Лидочка Беженцева вдруг вздохнула и, вскинув голову, стала смотреть в небо. Красавец Проталин хмуро тронул кровавую повязку на лбу. Белогвардейцы Льва Ландовского, радуясь развлечению, развязно улыбались и перемигивались. Коллектив озадаченно затих.
- Да что он тут плетет! - опомнился наконец режиссер.-Сейчас он ребятам весь настрой собьет, всю сцену, что слепили, Демосфен этот посконный! Все! Конец перекура! Посторонних-долой! Долой! - Он опять треснул кулаком в ладонь.
- Я не-е Демосфен, - неторопливым растягом отпарировал мужик. Настолько же не Демосфен, насколько вы не Достоевский и не Фе-е-ллини.
- Вон его! Федя! Григорий!-заорал Арнольд и затопал, побагровев. Гоните его! Из массовки-вон! За-а-ика! К-к-ретин!-орал он, мотая щеками, то ли дразнясь, то ли натурально заикаясь от ярости.- И реквизит с него! И портки с него! Голого его с площадки! Я-Арнольд Кучуев! Каждый олух мне будет Феллини под нос совать!
- А Д-достоевского? - спросил мужик, выталкиваемый с площадки помрежем и такелажниками.
- Голым его! Голым с площадки!
Оператор хохотал, раскачиваясь в своем седле.
Мужик с помощью дюжих киношников безропотно стянул рубаху, скинул порты, оставшись в одних плавках, протянул нательный крест гримерше, уже отлепившей с его лица усы и бородищу.
- Ше-велюра своя,-отклонил он пего-рыжую копну от протянувшейся было чьей-то руки.-И это не ваше; -крикнул он, прикрывая ладонью что-то на левой руке. - Поаккуратней с этим!
- Из-за волос, из-за волос-то я и взял его, хулигана!-горестно объяснял коллективу перепуганный помреж. - Шевелюра же дикая, типаж, думаю!..
- Типаж и есть. В шею его!
- Я и сам уйду.
Лишенный реквизита мужик оказался лобастым, хорошо скроенным малым лет двадцати пяти, белокожим и веснушчатым. Своего у него осталось теперь только цветастые плавки, шевелюра да какой-то странный браслет над левым локтем: невзрачная чепуховина из какихто квадратиков и овалов. Малый повернулся и, насвистывая, пошел в сторону реки. Метрах в тридцати, однако же, остановился, обернулся и проговорил со значением и как бы со скрытой угрозой:
- Ну-ну, с-снимайте!
Он постучал по браслету пальцами, опустил свое дурацкое украшение с локтя на запястье, сделал киношникам ручкой и ушел без оглядки.
- Нервы,-сказал режиссер, морщась.Жара,-добавил он, как бы намертво отметая весь этот нелепый, вздорный эпизод, вторгшийся в работу. - Ладно, к делу. Готовьте третий дубль!
Юрий Проталин, он же ревкомовец Николай Раскатов, оборванный, зверски избитый, окровавленный, стоял спиной к вырытой могиле, разминая пальцами босых ног щекочущую теплую землю. "Вот затянул, - думал он, чувствуя боль и онемение в скрученных за спиной руках.-Дорвался, Валька-дурак. И морда при этом какая-то зверская была. Тоже мне, достоверности захотелось мальчику! мысленно ругал он ассистента режиссера. - И Лидке, небось, тоже от души затянул, вскрикнула даже. .." Проталин мимолетно глянул на партнершу. Лидия-Ольга стояла рядом, закрыв глаза и обессиленно опустив голову. Сквозь разорванное платье правая ее грудь обнажилась почти до соска. Знакомая Проталину грудь, и не только по съемкам знакомая... "Уже в роли, насмешливо и покровительственно подумал он о партнерше, - уже вошла. Третья роль, как же! Старайся, кинозвездочка, старайся..."
За его плечами было более двадцати лент, в том числе и таких, как нынешняя. Он считал себя (и на самом деле был) опытным киноволком, давно унюхавшим секреты жанра. Он, как хороший спринтер, срывающийся со старта почти слитно с выстрелом, всегда безошибочно чувствовал мгновение, после которого и начинается его работа. "Мотор!", хлопушка - и поехало. Пока же он не ощущал близости этого момента. Почувствует. Сыграет. В лучшем виде его сейчас угрохают. Не впервой. И Кучуев дельно подсказал. Он представил, как все это будет смотреться в цвете, на широком экране. То что надо будет: мужественно, трагично, достоверно. Пожалуй, он и упадет в этом дубле сам, без дураков упадет, без Костидублера, упадет, как Скачков в "Крапивном семени". Стефаныч отснимет. Арнольд обожает такую самодеятельность.. . Проталин переступил босыми ступнями. Чуть согнуться от пуль и - наискось, на плечо, на лопатку...
В лучшем виде погибнет. А вечером, стало быть, сцена у реки. Дорасстрельная. Там любовь, там просто. Как, бишь, в сценарии? (Сценарий Проталин знал отлично.) "Николай, счастливый и опустошенный, лежит, разбросав руки, смотрит, улыбаясь, в небо. Небо над ним закрывает лицо Ольги. Глаза Ольги. Она легкими поцелуями касается лица Николая. Николай: Ты плачешь? Почему ты плачешь? - Ольга:-Это от счастья, милый, от счастья.Николай (задумчиво): - Счастье еще завоевать нужно, Олюня. - Ольга: - Не думай сейчас об этом, милый, иди ко мне, иди же!..Винтовки, прислоненные к дереву, лунный блик на затворе. Волны мерно накатываются на берег. Невдалеке пасутся их стреноженные лошади, изредка всхрапывая, взвякивая удилами.
Одна лошадь вдруг поднимает голову, настороженно вслушивается в ночь. Коротко ржет..." Ладно, это элементарно. Так падать или не падать?
Лидочка вдруг ощутимо привалилась к его плечу и простонала чуть слышно и горестно.
"Ну-ну",-усмехнулся Проталин, одним движением плечевых рельефных мышц подталкивая партнершу. Этак-то, мол, зачем? Он глянул вправо и обомлел. Голова Лидочки была вскинута, закрытые глаза слепо смотрели в небо, а из уголка Лидочкиного рта к подбородку медленно ползла змейка крови. Вот голова ее бессильно качнулась, глаза открылись, и партнерша посмотрела на Проталина. Боже мой, как она на него посмотрела! Сколько любви и печальной нежности было в этом ее взгляде! Сколько любви и печали было в медленной улыбке, осветившей это измученное лицо. Губы Лидочки разлепились.
