Айзек Азимов - Твини
Вопрос вернул Скэнлона к прежним заботам. Он горько усмехнулся.
— Нет, пока нет. Просто я думал, что где-нибудь не в порядке изоляция или контакты и что машина только поэтому не работает. Но ничего такого нет… значит, я в чем-то ошибся.
— Можно мне посмотреть уравнения?
Макс тщательно проглядывал листки один за другим и откладывал их в сторону.
— Для меня это, пожалуй, чересчур сложно.
Изобретатель слабо улыбнулся.
— Меня это не удивляет, Макс. — Он окинул взглядом замусоренную мастерскую, все сильнее раздражаясь. Почему эта штука не работает? Он резко поднялся и схватил свою куртку. — Я пойду пройдусь, Макс.
Вернулся он такой голодный, что не в силах был думать ни о чем другом, и не сразу обратил внимание на доносившиеся из лаборатории звуки. Но затем услышал все-таки гудение, которое, стихнув на миг, снова возобновилось, но почти сразу было заглушено пронзительным треском. В следующую минуту смолк и треск.
Скэнлон рывком распахнул дверь в лабораторию — и на миг ошеломленно застыл. Лишь понемногу дошло до него, что его прежняя машина опять собрана, но собрана настолько необычно, что даже его опытный глаз не мог уразуметь, как стыкуются отдельные части.
В первый момент он лишь с недоумением подумал, что это сон или розыгрыш, но потом в другом конце комнаты промелькнул над верстаком серебряный хохол — и все стало ясно.
— Макс! — заорал Скэнлон в бешенстве.
Этот идиот мальчишка из любопытства затеял нелепые и опасные опыты.
Макс обратил к опекуну бледное лицо, которое тут же стало заливаться краской, и неохотно приблизился.
— Что ты наделал? — сердито глядя на него, закричал Скэнлон. — Ты хоть понимаешь, из чего соорудил себе игрушку? Эта штука в один миг может превратить тебя в покойника.
— Извините, мистер Скэнлон. Я заметил, что в ваших уравнениях, — он вытащил два листка и указал пальцем место, — это выражение, определяющее искривление пространства, всегда строится, исходя из функции х2 плюс у2 плюс z2 — Поскольку поля, как мне кажется, всюду постоянны, дело должно идти о сферическом уравнении.
Скэнлон кивнул.
— Я в курсе, но к проблеме это не имеет никакого отношения.
— Ну, мне подумалось, что это потребует для создания поля определенных условий. Вот я и выпрямил все искривления и уже затем создал новые, сферические.
Изобретатель смотрел на него с открытым ртом. Теперь странная конструкция установки становилась понятной.
— Она работает? — спросил он.
— Я не совсем уверен. Отдельные части не были рассчитаны на подобный монтаж, так что в лучшем случае это выполнено лишь в очень грубом приближении.
— Но работает ли она? Да замкни же, черт возьми, цепь! — Скэнлон уже сгорал от нетерпения.
— Хорошо, отойдите. Я понижу мощность в десять раз, чтобы по возможности уменьшить опасность.
Он медленно включил рубильник, и в ту же секунду в центре камеры возник пылающий бело-голубой шар. Чувствуя, как у него подгибаются колени, Скэнлон опустился на стул, устремив на взволнованного твини взгляд, в котором были почтительность, благоговение и еще нечто — страх. До сих пор ему не приходило в голову, что твини не землянин и не марсианин, а что-то среднее, но совсем новое. Только теперь он по-настоящему заметил эту разницу, которая заключалась не в сравнительно небольшом физическом отличии, а в огромном, неизмеримом превосходстве ума.
— Атомная энергия! — выдохнул он хрипло. — И открыта она мальчишкой, которому не исполнилось еще и двадцати лет.
Оба — опекун и подопечный — притихли, почти подавленные грандиозностью сделанного ими открытия.
И в этот момент эра электричества завершилась.
С того знаменательного дня многое изменилось. Во-первых, Скэнлон был теперь всемирно известным и всемирно любимым ученым, и было бы странно, если бы он не гордился этим. Во-вторых, что, конечно, не менее важно, атомная энергия преобразила весь мир.
Контроль за использованием атомной энергии осуществляла коалиция мировых держав, сумевшая на деле доказать неисчерпаемые возможности этой великой силы, обращенной на пользу человечеству.
Претерпели революционные изменения межпланетные путешествия. Полеты на Марс и Венеру превратились в «детские прогулки» и затраты на них уменьшились в три раза. Делом ближайшего будущего стали полеты к внешним планетам.
Скэнлон уселся поглубже в кресло и снова задумался о единственной ложке дегтя, портившей эту чудесную бочку меда. Макс отказался от всех почестей, бурно и горячо воспротивился упоминанию своего имени в связи с этим открытием, и Скэнлон вынужден был ограничиться туманной ссылкой на «одаренного помощника», но до сих пор не мог простить себе такой вопиющей несправедливости и сам казался себе порядочной скотиной.
Резкий хлопок оторвал его от этих мыслей, и он с удивлением оглянулся.
— Хэлло! В чем дело?
Макс отшвырнул книгу и встал, по-детски надув губы.
— Я чувствую себя одиноким, вот и все.
Лицо Скэнлона вытянулось; он мягко, с виноватым видом сказал:
— Да, Макс, конечно. Мне жаль тебя, но обстоятельства… обстоятельства… они…
Макс опомнился и с нежностью обхватил плечи опекуна.
— Я не в том смысле… Просто… ну, не знаю, как сказать… просто… хочется иногда, чтобы рядом был кто-то такого же возраста… вообще такой же.
Бьюла подняла голову и пристально посмотрела на молодого человека, но ничего не сказала.
— Ты прав, сынок, — согласился Скэнлон. — Я тебя понимаю. Человеку необходим друг, товарищ.
Макс открыл рот, собираясь что-то сказать, но вдруг без всякой видимой причины покраснел и только тихо буркнул:
— Я веду себя глупо! — С этими словами он поспешно вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
Экономка отложила вязание и вскинула на Скэнлона скучающий взгляд.
— Боже мой! Можно подумать, что ты сам никогда не был двадцатилетним, Джефферсон. Или ты и впрямь думаешь, что ему не хватает товарища?
Скэнлон с неподдельным ужасом глядел на нее.
— Ты серьезно, Бьюла? Ты предлагаешь мне отправиться искать девушку для Макса? Да я… да я вообще не разбираюсь в женщинах, не говоря уже о твини.
— Не говори глупостей, Джефферсон. Кроме волос, твини ничем от нас не отличается. Я вполне доверяю твоему вкусу.
— Нет! Ни за что! Более сумасбродной идеи…
— Джефферсон, ты его опекун. Это твой долг перед ним.
— Вот насчет долга ты права, права даже больше, чем представляешь, — Он вздохнул. — Что ж, придется взяться за дела.
Скэнлон нерешительно переминался с ноги на ногу под испытующим взглядом кислолицей чиновницы, восседавшей под табличкой, на которой крупными буквами значилось: «Мисс Мартин. Управляющая».
